– Так, спокойно, – прерывает мой мысленный поток Лёха. – Я сейчас схожу на кухню и сделаю нам чай. А потом мы всё обсудим.

Наверное, Лёха думает, что чай поможет мне немного прояснить мысли. Принимать решения из точки паники – плохая идея, я это понимаю. Да, я не знаю, что мне делать дальше, но я точно не хочу обратно. И если я не решусь пойти против родителей сейчас, то, возможно, не смогу никогда, поэтому, не давая себе времени на сомнения, сразу набираю маму.

– Кирилл, когда ты прилетаешь? – с ходу спрашивает она.

Я чуть не выпаливаю: «никогда», но беру себя в руки и, помедлив, говорю:

– Привет. Отец сейчас рядом с тобой?

– Нет, он на работе. А что?

– Мам, я не вернусь, – у меня скручивает живот, когда я произношу это вслух.

В трубке повисает тишина.

– Мам?

– В смысле «не вернёшься»?

– Я хочу остаться здесь, в Питере, – говорю я так твёрдо, как только могу, хотя сам не верю своим словам.

Это же полная чушь, мама ни за что не воспримет это всерьёз. Сейчас она скажет: «Ну да, конечно. Так во сколько ты прилетаешь?»

– О боже, – вместо этого отвечает она, – отец будет в ярости.

Конечно, она права, и я колеблюсь, должен ли я сам ему рассказать или переложить это на мамины плечи.

– Разве он не хотел, чтобы я стал самостоятельным? – спрашиваю я.

– Да, но как же ты? Где ты будешь жить и как?

– Пока не знаю, – говорю я, и мы оба замолкаем. – Я буду тебе звонить, ладно?

– Ладно, – отвечает она бесцветным голосом. – Отец запретил мне…

– Да, я понял. Со мной всё будет в порядке, – успокаиваю я её и себя заодно. – Всё будет хорошо, мам, слышишь?

– Да.

Я кладу трубку, но спокойным себя совершенно не чувствую. Мне кажется, я совершил ошибку. Или это просто страх? Делаю несколько кругов по комнате. Нет, отступать нельзя, надо позвонить отцу. Пока я собираюсь с духом, он сам мне перезванивает. Чёрт, неужели мама уже успела ему всё рассказать?

– Ты совсем идиот? – задаёт он вопрос ледяным тоном.

– Чего? – опешиваю я от такого напора.

– Я же сказал тебе, что пора взрослеть, а ты вместо этого закатываешь мамочке детские истерики.

– Да что бы я ни сделал, для тебя всё – детские истерики, – срываюсь я, чем и подтверждаю слова отца.

– Закрой рот, и чтобы вечером был дома, – заявляет он.

– Нет. Ты утверждаешь, что я не беру на себя ответственность, а сам собираешься контролировать каждый мой шаг.

– Потому что ты не в состоянии принимать решения, – орёт он в ответ.

– Я только что принял решение. Я не вернусь.

– Не забывай, на чьи деньги ты…

– Засунь свои деньги себе в задницу, – ору я в трубку и завершаю вызов.

Бросаю телефон на кровать и закрываю лицо ладонями.

– Кажется, всё прошло не очень хорошо?

Я оборачиваюсь. Лёха стоит в дверях с двумя дымящимися чашками.

– Ну теперь пути назад для меня уже точно нет, – обречённо говорю я.

Мы садимся завтракать. Лёха раскладывает на письменном столе чашки и бутерброды. Какое-то время оба молчим: мне нужно переварить всё то, что успело случиться за утро, а Лёха, судя по всему, сдерживается, чтобы не сказать, какой я идиот и психопат.

– Давай уже, говори, – ворчу я себе под нос.

Подруга не отвечает, только смотрит наверх и крутит в воздухе бутербродом, как будто это помогает ей подобрать правильные слова.

– Думаю, тебе здесь будет проще, – выдаёт она.

– Чего? – удивляюсь я. Такого ответа я не ожидал. – Что ты имеешь в виду?

– Ну… Твой отец, – она опять замолкает. – Не знаю, как сказать, чтобы тебя не обидеть.

– Говори как есть.

– Ты его боишься. И если ты останешься в его доме, то в итоге будешь делать то, что он скажет. Так и раньше было, но я не помню, чтобы вы хоть раз так сильно ругались, так что… И ты знаешь, на что он способен.