― А ты потянешь, да?

― На данный момент ― да, но речь не о том. Я веду к тому, что ты должен понимать, что Ева не заточена под варку борщей, работу за копейки и жизнь среднестатистического человека, живущего от зарплаты до зарплаты. Год, два, три, но уязвлённая гордость возьмёт своё и она начнёт выгрызать обратно место под солнцем. И добьётся своего, даже не сомневайся. Но ты сможешь за ней угнаться? Ущемления не почувствуешь? Не сольёшься? Подстрахуешь, чтоб не оступилась?

Игорь не в духе. Сжевал фильтр у зажатой в зубах сигареты до каши.

― Мы пока как-то без тебя справлялись, и никто не жаловался, ― огрызается он и тут же, словно в насмешку, получает громкий свист от высунувшейся из кофейни Пчёлкиной.

― Эй, Игорёк, ― окликает она звонко, нашарив нас взглядом. ― Чего ты там застрял с этим двоежёнцем? Заразиться хочешь? Быстро сюда, помощь нужна.

Не сдерживаю улыбки.

― О чём и речь. Ты ― Игорёк. Не Игорь, не... как тебя по отчеству, прости, не знаю. Просто Игорёк. Разницу ощущаешь?

― Я, может, и Игорёк, но позвала она именно меня. А не тебя. Разницу ощущаешь? ― в тон мне бросают и, затоптав окурок, уходит на зов.

***

По периметру давно зажглись уличные фонари, на контрасте с желтеющей листвой и зеркальными лужами окрашивающие территорию в мистический оранжевый оттенок, а я снова топчусь возле входа в "Питчер", подняв ворот пиджака, чтоб морось не лезла за шиворот.

Жду и дожидаюсь.

― Драсте, ― удивлённо косятся на меня, опуская металлические ставни. То ли театральный по ней плачет, то ли Ева реально проморгала вспышку.

Ставлю на последнее.

Я стою на ребре будки так, что из окон, если не вглядываться, можно и правда не заметить.

― Ты каждый день уходишь одна?

― А что?

― Одиннадцатый час, народу в этом районе не особо много в это время. Темнеет рано. Не страшно?

― Страшно. Что вот такое чудо меня сталкерит. Как гадается? ― кивок на ромашку, которой я от скуки безжалостно отрываю лепестки.

Показываю единственный уцелевший.

― Любит. Однозначно, любит.

― Сочувствую. Если хочешь, успокою несчастную, что более чем с двумя ты одновременно не целуешься. А то вдруг для неё это принципиально.

― А для тебя?

― Лучше тебе не знать.

― И всё же догадываюсь, ― протягиваю ей вторую ромашку, которая была заправлена до того за ухом.

― Всего один цветочек? ― насмешливо крутят между пальцев стебелёк. ― На большее не хватило? Последнее выскреб из кошелька, разорившись на телефон?

― Вроде того. Пойдём вместе на паперти стоять?

― Это что, такое завуалированное предложение извращённого секса?

― Извращённые у тебя фантазии, потому что зову я тебя на свидание.

― Опять?

― Снова.

― Ммм, ― делают вид, что задумались. ― Пожалуй, я пас.

Надо же, какая неожиданность.

― Есть веская причина?

― Да нет, просто не хочу. Мне что же теперь, каждый вечер на тебя убивать?

― Я не против.

― Зато я против. У меня есть и другие дела.

― Например?

― Тебе по пунктам расписать?

― Был бы признателен. Любопытно ведь, что меня перещеголяло по важности.

― Ты серьёзно? ― ох уж этот взгляд исподлобья. ― Разочарую, но всё. Буквально всё важнее тебя. Но если нужны подробности: я планировала выщипать брови, побрить ноги и пролежать, зарывшись в одеяло дохлым тюленем, эдак до утра. Потому что задолбалась и хочу спать. А мне завтра в универ. И так слишком много пропускаю из-за работы.

Что ж, не отрицаю. Причины веские и максимально доходчиво доведены до сведения.

― Побрить ноги ― несомненно, важно, ― соглашаюсь, помогая опустить заедающуюся грохочущую створку. ― Такую ответственную процедуру нельзя пропускать.