— Я не кобыла, отец, я кошка, — заявила Ливви, зная, что любое упоминание о кошках заставляет ее сестру вздрагивать и бледнеть.

Но в этот раз побледнели именно родители, да так, что Ливви даже пожалела о сказанном и медленно-медленно поднялась из-за стола на кухне, где Лэндвики вечерами собираются на ужин.

— Наверх, — глухо проговорил Брокк.

И Ливви ушла, не споря, но и не сожалея: неприязнь к сестре сильнее, чем страх перед отцом.

— Да чтоб тебя, зараза! — вырвалось у Евы, когда завязки правого рукава в очередной раз выскользнули из ее рук, а сам рукав упал на пол. Решив обойтись вовсе без рукавов, девушка отцепила левый и сложила оба в сундук.

Чтобы прикрыть руки, вполне сгодится один из страшных платков, принадлежавших Эве Лэндвик. Взяв тот, что показался ей более или менее симпатичным, Ева накинула его на плечи и подошла к маленькому круглому зеркалу, которое ей дала удивленная Гриди: Эва крайне редко смотрится в зеркало.

Отражение показало немолодую, болезненного вида женщину. Поначалу, разглядывая себя в зеркале, Ева не могла смириться, что теперь вынуждена быть такой старой.А ведь Эве Лэндвик, старшей дочери повара Брокка, всего двадцать девять… Или уже – это как посмотреть.

Ева в который раз рассмотрела свое новое лицо без единой примечательной черты. Кожа бледная, сухая, со сгущением веснушек на носу и ранними морщинами, глаза серо-зеленые, неяркие, опушенные хорошими, но, увы, слишком светлыми и оттого словно отсутствующими ресницами. Бровей тоже будто бы нет. Зато волосы яркие – но это не роскошная медь, а скорее морковный цвет, да и густотой не отличаются. Если спрятать эти морковные волосы под платок, как, подозревает Ева, и делала Эва, то не останется во внешности ни одного акцента… Прибавить к этому высокий рост, худобу и плоскую грудь, и получится прямо-таки местная дурнушка.

Но если напитать эту сухую кожу кремами, увлажнить потрескавшиеся губы, подкрасить брови и ресницы, волосам придать более темный оттенок, глаза подвести, а платье подобрать по цветотипу, то получится очень даже симпатичная женщина… Нет, девушка, потому что ей еще нет тридцати!

Гриди постучалась.

— Ты готова, Эва?

— Да, мама, — отозвалась Ева и, накинув на плечи платок, а на голову надев косынку, вышла из комнаты.

Гриди поправила косынку на волосах дочери, взяла за руку и повела к лестнице. У дверей уже ждал Брокк; когда его дамы спустились, он отпер им внешнюю дверь и пропустил вперед.

Эва ступила на тротуар – здесь улица мощеная – вдохнула и поморщилась от запахов, к которым все еще не привыкла. Брокк тем временем запер за собой обе двери, поглядел на закрытые им лично окна и, повернувшись к жене и дочери, взял их под руки.

Они неторопливо последовали по улице. Ева шла себе спокойно, разглядывая тесно стоящие дома, незначительно отличающиеся лишь цветом фасадов, и чета Лэндвиков постепенно расслабилась; Брокк начал рассказывать, что когда мальчишкой оказывался в этом районе, и представить не мог, что купит здесь однажды дом. Ева спросила, где он жил раньше, и Брокк пустился в объяснения, отвлекся, вывел своих на другую улицу…

Гриди заметила первой. Остановившись, она вскрикнула; ее муж замолк и, повернув голову, увидел тоже.

Да и Ева увидела.

Увидели и удивились, в общем, многие, потому что далеко не каждый день в этом районе с утра появляются всадники, сопровождаемые охотничьими кошками.

Это были пятеро вооруженных луками и стрелами мужчин, одетых в кожаные куртки и узкие штаны, заправленные в сапоги, и если довольно простая одежда еще могла бы ввести кого-то в заблуждение насчет этих персон, то их лошади и кошки сразу заявляли, что это каэры, знать.