– Ну подожди всё же.

– Ладно подожду, но только десять минут.

До студенческой кухмистерской недалеко. Кормят там не очень вкусно, но дёшево и сытно.

Вместе с Мишей Покатиловым они занимают стол в углу. Вокруг все свои, в бархатных блузах с бантами. Шум, смех, шутки и пар над столами. Аппетитный пар.

– Аркаша, ты где вечером?

– Работаю.

– Да брось ты свой цирк, проживём!

– Нет, не могу.

Разговор, состоявшийся два месяца назад.

– Фас рекомендуэт, май фрайд, господин Аржански. Он писаль мне, что фи отлични гимнастик. Что ж, я согласен попробивать фас.

От господина директора цирка пахнет пивом и сосисками. Он толст, краснокож и добродушен.

– Оплята за каждый выход. Ферштейн?

– Яволь, – улыбается Аркадий.

И снова арена. Но теперь настоящая, большая. Да и публика более взыскательная! Аркадий работает вместе с группой атлетов. Жонглирует пудовыми гирями, крутит на шее штангу с двумя тяжёлыми колёсами.

И так ежедневно. Утром училище, потом столовая, потом цирк.

Что ж, он молод и крепок. Он не пропадёт. А летом этюдник под мышку и компанией в деревню работать. Хорошо побродить по просёлкам, после московской копоти всей грудью вдохнуть в себя пьянящий полевой запах, попить в избах кваску!

А разве не радостно помочь кузнецу. Бьёшь пудовым молотом, и белые искры летят по закопчённой кузне.

Они пешком исхаживали Подмосковье. Писали избушки под соломой, маковки коломенских церквей, портреты загорских богомолок.

А в Рогачёве опять ярмарка с переливами гармошки и рёвом жестяных труб. А на площади шест гладкий, скользкий. На его макушке доска, а на ней сапоги лаковые и гармонь. Плати полтинник и лезь. Долез – твоё счастье, а сорвался – канул полтинник в бездонный хозяйский карман.

Толпа вокруг смехом давится. Уже двадцатый сползает вниз, на позор и хулу. А рядом хозяин стоит посмеивается в бороду лопатой. Картуз, сапоги гармошкой, из-под кушака сытый живот, а по нему золотая цепочка с печатками.

– Эх, была не была, – к шесту подошёл кудрявый парень, шмякнул хозяину в ладонь горсть потной меди. – Женюсь, авось на свадьбу сапоги заработаю! – Скинул опорки, подтянулся. Лицо краской налилось, вот-вот лопнет. Ещё, ещё…

Толпа гудит: «Давай! Лезь Петруха!» Сорвались руки и вниз, как по ледяной горке. А в толпе господа живописцы стоят, смеются. Вдруг один подошёл, вынул из портмоне целковый, сдачу взял аккуратно.

А толпа хохочет. Ох и насмешил, ваше благородие! Ну куда ж прёшь-то, без силёнок?..

А хозяин улыбается, ему главное, чтоб завод был, почин. А господа живописцы ближе подошли, смеются.

– Давай, Аркаша, покажи столичный класс.

Аркадий подмигнул друзьям. Ну, мол, смотрите. Подошёл, ухватился одной рукой, рывок. Сразу перехват, второй, ещё, ещё.

Толпа ахнула: «Вот те на!»

Ещё два рывка, и рукой с доски сапоги вниз. Бух. Гармонь бросать жалко, поэтому снял её осторожно – и вниз.

Толпа молчит. Хозяин соляным столбом застыл, глаза злые. А господа живописцы смеются, дымят цигарками.

– Молодец, Аркаша, ну просто молодец!

Аркадий спрыгнул на землю, огляделся.

– Где жених-то, ребята?

– Тут мы, – вышел из толпы лохматый парень.

– Держи, – Аркадий протянул ему гармонь и сапоги. – Женись.

– Да я, ваше благородие… Эх, – схватил подарки, а что сказать – не знает.

– В ножки его благородию, в ножки, – зашумели в толпе.

Парень, словно перед иконой, бухнулся в ноги.

– Да ты, брат, что, – Аркадий поднял его. – Мы студенты, постыдись.

И парень как пьяный пошёл сквозь толпу, прижимая к груди неожиданный подарок.

Кто-то осторожно тронул Аркадия за локоть. За спиной улыбался заискивающе хозяин.