– Послушай, Сигелла. Может, утихомиришь свою шайку, пока я не сломал твоему хмырю шею? А если кто-то еще полезет ко мне, я ее сломаю. И это такой же факт, как то, что ты – второсортный макаронник.

Сигелла стал бледный как смерть, но понимает, что сейчас преимущество на моей стороне. Он взмахивает руками, и его охламоны садятся. Настало время устроить то, что политики называют демонстрацией силы. Я резко толкаю Йонни Маласа на стену. Он сплющивается, шмякается на пол и вырубается.

Сдается мне, после такой моей выходки может произойти что угодно. Герман Шульц уже лезет в задний карман. Вилли и Джинто Карнацци поднимаются с мест, готовые кинуться на меня. И тут дамочка держит перед ними речь:

– Послушайте, парни. Это что? Субботние бои без правил в клубе «Боуэри»? Вам не кажется, что многим из вас не мешает полежать в психиатрической клинике? Я согласилась вам помочь, привезла Лемми сюда для серьезного разговора. А вы что затеваете? Если так дальше пойдет, как бы вам не оказаться в местном морге. – Потом она обращается к Сигелле: – Вот что, Ферди. Может, хватит валять дурака? Не пора ли тебе убрать пушку? Тебе ли не знать, что Лемми не из тех, кого напугаешь, размахивая пистолетом. Йонни получил то, что заслужил. Самоуверенности – выше головы. А таких всегда кто-то ставит на место. Прекращай этот балаган. Выпейте и поговорите как приличные люди.

Мне ее слова нравятся, но виду не показываю. Подхожу к стенке, где Йонни Малас силится встать, поднимаю его за воротник, ставлю на ноги и улыбаюсь:

– Слышь, Йонни. Погорячился я, приятель. Ты меня того… извини. Сам знаешь, что бывает, если рассердить парня вроде меня.

Он выдавливает улыбку. Вид у него – как у парочки мокасиновых змей с приступом ушной боли.

– Все нормально, Лемми, – бормочет он. – Проехали. Для меня все о’кей.

Сигелла убирает пистолет:

– Думаю, Конни права. Незачем устраивать заварушку. Ребята, налейте кто-нибудь Лемми виски с содовой, и поговорим.

Я усаживаюсь в кресло. Выпивку мне готовит Конни. Когда она приносит бокал, я бросаю на нее взгляд и замечаю, что она как-то уж очень выразительно на меня смотрит. Мелькает мысль: будет чертовски забавно, если девчонка Сигеллы всерьез залипнет на меня. Случись такое, итальяшке это всерьез осложнит жизнь. Подавая мне бокал, она смотрит прямо в глаза. Хотите верьте, хотите нет, но кому ж такое не понравится… Шикарный был взгляд.

Я беру бокал и обращаюсь к Сигелле:

– Ну чего, давай говорить.

Он поднимает свой бокал к свету и рассматривает содержимое. Я слежу за его глазами. Сейчас он – вылитая змея. Я вам уже говорил, что этот парень Сигелла – та еще язва.

– Слушай, Лемми, как обстоят дела, – начинает он. – По моим раскладам, ты нам нужен. Думаю, ты будешь работать с нами, а если откажешься, тебе кирдык. Ты меня знаешь. Я не из тех, кто позволяет стоять у меня на дороге. Я в курсе, зачем ты здесь. Выходит, интерес у нас с тобой одинаковый. И я даже знаю, когда у тебя появилась эта идея. Ты ведь приперся в Лондон из-за Миранды ван Зельден. Угадал?

– Может, угадал, а может, нет, – отвечаю я.

– Ладно. Я давно подумывал похитить Миранду, но мне хватало мозгов, чтобы не делать это в Штатах. Там любой, кто вздумает похитить дочку старика ван Зельдена, не сумеет ее надежно спрятать. Мы набрались терпения и месяцами следили за этой девицей. Мы знали: рано или поздно она отправится в Европу. Я заранее подготовился, чтобы двинуть следом. У всех парней из моей шайки чистые паспорта. Никто не прискребется. Мы все здесь по тому или иному делу. Словом, деловые люди. Согласись, дельце весьма недурное. Мы похищаем Миранду в Англии, потом звоним ее папаше и вытрясываем из него денежки. Он даже не будет знать, в какой стране находится его доченька. Можем ему сообщить, что прячем ее во Франции. Или в Германии. Или в Италии. Иными словами, неизвестность его настолько перепугает, что он щедро раскошелится, только бы вернуть свою драгоценную малютку. Мы потребуем, чтобы он раскошелился через Голландский банк в Роттердаме. Там он откроет для нас счет и положит туда три миллиона долларов. Когда денежки будут у нас, может, мы и отпустим его драгоценную, а может, и нет.