А меняться Евгения совершенно не хотела. Нет, не из принципа. Просто не понимала ради чего. Ради того, чтобы оставить в жизни того, кто её и так уже утомил своими упрёками и претензиями? Ради того, кому она не нравится такая, какая она есть? Как бы ни хорош был секс, секс того не стоил. И тем более подобного дискомфорта не стоило общественное мнение. Какое ей дело до тех, кто считает её несостоявшейся из-за того, что ей уже аж сорок шесть, а она, видите ли, не только ни разу замужем не была, но и даже детьми не обзавелась!

Не то, чтобы Евгения была против детей… Совсем не против. И если бы вдруг случилось залететь, она обязательно родила бы.

Но не случилось.

Сначала она думала не судьба, потом пошла проверилась. Просто на всякий случай. И выяснила, что и, правда, не судьба. Она была совершенно и безусловно бесплодна. Нельзя сказать, что известие это её обрадовало, но и трагедией не стало. Она не испытала ни чувства собственной ущербности, ни обиды на судьбу. Её ни разу не посетила мысль ни о бессмысленности дальнейшего существования, ни о том, что она наказана за какие-то там неизвестные ей грехи или, что её, например, сглазили или прокляли.

Для всех этих мыслей Евгения была слишком самодостаточной и приземленной натурой.

Евгения Мартынова не верила ни в гороскопы, ни в приметы, ни в вещие сны, ни в гадания, ни, тем более, в существование неких могущественных потусторонних или божественных сил, способных ей как навредить, так и помочь.

Она всему и всегда в жизни находила рациональные, научно-обоснованные объяснения. В том, числе и своему сну, который ей снился каждое полнолуние в течение последних то ли одиннадцати, то ли даже уже двенадцати месяцев.

Тем более, что объяснялся он очень просто: у каждого свои страхи и потому не было ничего удивительного в том, что ей снова и снова снился кошмар о том, что её то ли насильно, то ли обманом пытаются выдать замуж мало того, что за неизвестно кого, так ещё и этот неизвестно кто – смотрел на неё с откровенным призрением!

Не то, чтобы её это волновало или задевало… Просто подобное поведение брачного афериста, казалось, ей крайне неприличным!

На что он рассчитывал? Что она так и не придёт в себя? Хотя о чём это она? Это же сон.

Её кошмарный сон.

Её страх.

А потому нет ничего удивительного в том, что она видит не то отношение, которое аферист должен был бы ей демонстрировать, а его истинное отношение к ней.

Единственное, что её смущало – это то, что сколько бы раз ей не снился сон – в нём никогда ничего не менялось.

Снова и снова – это был один и тот же алтарь, один и тот же священник, один и тот же «жених» и одни и те же фразы.

Более того, сон каждый раз начинался одинаково, и заканчивался тоже… Точнее, не заканчивался, а обрывался тоже на одном и том же моменте…

В своём повторяющемся каждое полнолуние сне Евгения снова и снова просыпалась в чужой постели. Точнее, не просыпалась, а скорее приходила в себя, упираясь взглядом в купол балдахина, который плавно и размеренно покачивался, словно парус яхты в открытом море в небольшой шторм…

Туда-сюда. Туда-сюда. Туда-сюда.

В пользу иллюзии яхты, качающейся на штормовых волнах открытого моря, говорили также и всё более нарастающие симптомы морской болезни. Прежде всего подкатывающая к горлу тошнота.

Однако Евгения даже во сне оставалась приземленной, в прямом смысле слова, и посему всегда сразу же отбрасывала эту мысль, как только она её посещала.

После чего закрывала глаза. Делала вдох, выдох. Переворачивалась на бок. И снова их открывала.