– У вас все в порядке? – спросил Кратов осторожно.

– У нас? – Бокслейтнер оторвался от чтения разложенных перед ним бумаг и с заметным напряжением пожал плечами. – Полагаю, что да. А что у нас может быть не в порядке?

– Какие-нибудь проблемы… сложности…

– Наверняка у нас есть и сложности, и проблемы. Но мы их решаем… А вы инспектор?

– Нет, – сказал Кратов, смутившись. – Мне поручено курировать вашу работу.

Бокслейтнер, кряхтя, вместе с креслом повернулся к нему вполоборота.

– Как, вы сказали, вас зовут? – спросил он.

– Констатин Кратов.

– «Кра… тов»… – Бокслейтнер вывел его имя стилом на вывешенной над столом черной дощечке. Затем проставил дату и зачеркнул предыдущую строчку.

Кратов пригляделся и прочел там: «Григорий М. Энграф», а чуть выше следовали уже вполне ему известные имена почти всех обитателей Парадиза. Если судить по датам, никто не занимался «Лернейской Гидрой» больше двух лет.

– Вообще-то я надолго, – сказал он обещающе.

– И прекрасно, – пробормотал Бокслейтнер.

– Так у вас и вправду все хорошо?

– Я не говорил: «хорошо», – поправил его Бокслейтнер. – Я говорил, что мы со всем справляемся сами.

Кратов поглядел на Мавку. Та сочувственно улыбнулась.

– Но вы обещаете обратиться ко мне, если понадобится помощь?

– Обещаю, – вяло проговорил Бокслейтнер. – Почему бы и нет?

– Так я ухожу?

– Если спешите – то всего доброго.

– А если не спешу? – саркастически спросил Кратов.

– Тогда я вызову моего пресс-секретаря Мари-Луизу. И она будет вас развлекать болтовней… угощать коктейлями… – лицо заместителя директора страшно исказилось, и он с огромным усилием подавил зевок. – Купать в бассейне…

Кратов помолчал.

– Пожалуй, я спешу, – проронил он наконец.

– Угу, – сказал Бокслейтнер, не поднимая глаз.

– Я слушаю вас, Григорий Матвеевич, – сказал Кратов, неслышно возникая в дверях.

Энграф лежал в кресле, закутавшись во все тот же грандиозный свой халатище. Он был сердит и нахохлен.

– Где Руточка? – спросил он сварливо.

– Я отправил ее на Землю, – с готовностью сообщил Кратов. – Надолго.

– Вы с ума… – начал было взводить себя Энграф, но натолкнулся на полный ледяной безмятежности взгляд Кратова и осекся. Помолчав, он буркнул: – Вы могли бы приличия ради иногда согласовывать свои решения со мной. Как-никак, я руковожу представительством.

– Согласовывать? – кротко переспросил Кратов. – Зачем?

– То есть как? – опешил Энграф. – Вы самовольно лишаете наш коллектив одного из его членов, обрекая на упадок все наше достаточно хрупкое экологическое благополучие. И потом – хотелось бы предварительно поговорить с человеком, отбывающим на Землю. Вы же знаете, как все мы ценим и любим нашу Руточку…

– Ложь, – спокойно возразил Кратов.

Энграф с возмущением передернул плечами.

– Я не потерплю такого тона, – произнес он резким голосом.

– А она терпела, – сказал Кратов. – Сносила от вас любой тон, любые капризы, и со временем вы перестали замечать в ней не то что женщину, а и человека. Вы и ваши коллеги воспринимали ее как досадное обстоятельство. С которым приходится мириться и надлежит бороться в меру сил – где иронией, а где грубостью. Как побочный эффект бесподобных условий для работы. Разве можно, Григорий Матвеевич, называть красивую женщину исчадьем ада?

– Этого не было! – неуверенно запротестовал Энграф.

– И не то еще было! А когда человек видит, что ни он, ни труд его никому не нужны, он теряет к себе уважение, тупеет и остывает. Так что не ценили вы и не любили Руточку. Вы, специалисты по контактам с самыми что ни на есть невероятными разумными субстанциями, потерпели провал в контакте с обычным человеком.