Кажется, ей уже что-то начало сниться, но переполненный впечатлениями мозг закружил неистовой каруселью вперемешку прожитые эпизоды дня и обрывки сновидений. Вера видела ступени эскалатора в аэропорте Орли, живо подрагивающие усики полицейского, объяснявшего ей пересадку на RER, затем появилась мама — как живая, хотя не стало её в прошлом году. Вера ухватилась за этот клочок сна как за спасительный луч и стала рассказывать матери, как ей повезло получить работу в маленьком издательстве. Хотя работой это назвать сложно всерьёз — всего лишь стажировка на полгода без гарантии трудоустройства в дальнейшем, да и платили немного, однако Вера приняла приглашение словно выигрыш в лотерею. Она потратила столько часов и столько денег, а ещё больше — сил, чтобы устроиться в настоящее французское издательство, издательство, выпускающее материалы на её любимом языке. Мама до конца не верила в перспективы Вериного увлечения французским, хоть и не запрещала напрямую, но всегда ей казалось, что профессия юриста или, скажем, бухгалтера будет надёжнее. Однако самым обидным было то, что она так и не дожила до этого дня, когда её дочь в самом деле получит шанс на работу во Франции и окажется в Париже. Не иллюзорном и нетуристическом Париже, а в настоящем, живом, со всеми своими очаровательными и отвратительными гранями.

Вера принялась рассказывать маме, как радостно у неё на душе, как замирает сердце от предвкушения новых открытий, как многое может ей дать будущая жизнь и профессия. Она искренне верила собственным словам и убеждениям, отринув все неприглядные эпизоды: нищих на улицах, маньяка в метро, раздавленного таракана под кроватью в номере — всё это теряло силу перед могуществом намерения идти своим путём. Мама слушала и кивала, загадочно улыбаясь то ли печальной, то ли насмешливой улыбкой человека, который знал о Вере больше, чем она знала о себе сама. Мама всегда была такой, даже во сне она не изменяла своему амплуа.

— Прости, — наконец, произнесла она с иронией, — я понимаю, что тебе кажется, что ты счастлива, но поверь мне, счастье женщины совсем не в этом.

— А в чём? — удивилась Вера.

— Мне надо идти, — ответила мама, проигнорировав вопрос дочери. — Меня ждёт мой муж.

— Муж?.. — ещё больше растерялась Вера. — Но вы же расстались с дядей Вовой…

— Муж сегодня один, завтра — другой, — философски рассудила Вероника Павловна.

И это было уже против её обыкновения — при жизни она сначала молилась на Вериного отца, который их в итоге бросил, а до конца дней своих преклонялась перед дядей Вовой, вторым своим гражданским мужем, так и не ставшим законным супругом и окончательно покинувшим горизонт незадолго до кончины Вероники Павловны.

Вера подошла ближе, чтобы обнять маму на прощание, но, когда разомкнула объятья, поняла, что прижимается к другому человеку. Перед ней стоял Лазар.

— Вот мы и встретились, — улыбнулся он.

Вера отпрянула.

— Как ты познакомился с моей мамой? — спросила она первое, что пришло в голову.

Однако вместо ответа Лазар схватил её за плечи и силой заставил обернуться: под ногами Веры оказался обрыв, а в самом низу — море, бушующее и грозное. Оно билось о скалистые стены, но не могло дотянуться до Веры — высота разделяла их. И несмотря на то, что Вере ничего не угрожало, она чувствовала себя в опасности. Она уже забыла о матери и смотрела только на воду, а мгновение спустя поняла, что полностью обнажена — на ней нет ни клочка одежды. Это привело её в ужас. Вера попыталась хоть как-то прикрыть наготу и сделала шаг назад, прочь от смертоносного края, но что-то держало её, а откуда-то с высоты раздались звуки — всё громче и громче — то ли приглушённые крики, то ли сдавленный стон. Вера подняла глаза к небу: оттуда на неё глядела Эйфелева башня, которая с каждой секундой надвигалась, вырастала из туч громадным перевёрнутым треугольником, и шпиль её вот-вот должен был вонзиться в скалу, где находилась Вера. А звуки продолжали нарастать, становясь оглушительными, болезненными. Вера хотела закричать, но ей сдавило горло, и что-то твёрдое вонзилось в спину.