До утра мы не сомкнули глаз, спрятавшись в прибрежном лесу и не зная причин ни страшного грохота, ни огненных всполохов, ведь ночь не была озарена ни светом луны, ни даже сиянием звёзд – ненастная тьма скрывала от глаз всё вокруг. Лишь только занялся день и, поднявшись с востока, прогнала тени Аврора, из лесной чащи появился странного вида незнакомец. Худой, измождённый, в жалком рубище, весь в грязи и обросший бородою, он шёл к нам, в мольбе протягивая руки. Плащ его был изорван в лохмотья колючками, но в нём ещё можно было узнать грека – видно, из тех, что когда-то покинули свою отчизну, чтобы воевать у стен Трои. Увидев нас издали и узнав наши доспехи, он сперва замер в испуге, но после, помедлив, ещё быстрее устремился к нам и стал с плачем молить нас:

– Заклинаю вас светилами, властью богов и светом небес, что дарят нам своё дыхание, тевкры, возьмите меня с собой и увезите в любые земли прочь отсюда! Да, я грек и признаю, что был среди данайцев, что шли войною на вас и ваших пенатов! Если обида на наше злодейство и поныне сильна в вас, что ж, тогда бросьте меня в волны и потопите в пучине. Если суждено мне умереть, то пусть я умру хотя бы от человеческих рук!

Сказав так, он склонил колени и долго припадал к нашим ногам, рыдая. Отец Анхиз протянул ему руку и ободрил залогом дружбы. Мы стали расспрашивать его о его судьбе. Тогда он отбросил страх и поведал нам о себе.

– Я рожден на Итаке и был спутником несчастного Улисса. Моё имя Ахеменид, мой отец – Адамаст. Он был небогат и отправил меня в войско, собиравшееся на войну. О если бы я остался под родительским кровом! Мои спутники, спеша покинуть эти страшные берега, забыли меня в пещере циклопа. Своды этой громадной пещеры высоки и темны от запёкшейся крови тех, кто был в ней пожран. Её хозяин ростом до неба, уродлив и не знает человеческой речи. В неизбывной злобе циклоп насыщается кровью и плотью людей. Я сам видел, как двоих наших спутников он взял одной рукой, раздробил их брызнувшие кровью тела о скалы и после жевал истекающие чёрной жижей теплые члены, пока уходящая жизнь ещё трепетала в них.

Он продолжал:

– Хитроумный Улисс решился на месть. Лишь только циклоп, насытившись и напившись неразбавленного вина, заснул, разлёгшись в своей пещере и во сне изблёвывая из себя куски мяса вперемешку с вином, мы, помолившись богам и по жребию назначив, кому что делать, напали на него и огромным заострённым шестом проткнули ему единственное око, бывшее у него посреди лба. Так мы отомстили за друзей.

Вот что поведал нам грек и потом сказал:

– Бегите же отсюда, несчастные! Рвите причальный канат и покиньте берег! Как ни велик лишённый нами зрения Полифем, пастух бесчисленных овечьих стад, но берега этой бухты населяют ещё сто других свирепых циклопов. Они бродят здесь, между холмами, несказанно страшные. Три месяца я влачу здесь свою жалкую жизнь и прячусь между камнями, наблюдая за ними, дрожа от их поступи и голосов. Всё это время я питаюсь лишь твёрдым, как галька, кизилом, оливками и скудными кореньями. Часто с надеждой я всматривался в водную гладь, но сегодня впервые увидел корабли. Что бы вы ни сделали со мной, я отдаю вам себя, лишь бы избегнуть жутких чудовищ. Лучше принять любую смерть от вас!

Лишь только он промолвил это, как на вершине горы мы увидели самого пастуха Полифема. Окружённый своими стадами, он двигался, сам подобный горе, нащупывая дорогу сосновым стволом, который держал, как посох. Безобразный, лишённый зрения, страшный, он шёл к берегу, и за ним шли отары его овец – его единственное утешение в несчастье. Он спустился к воде, вышел на глубокое место и стал обмывать кровь с пронзённого ока. Стеная и скрежеща зубами, он вышел на середину бухты, но глубокая вода не доходила ему и до колена. Мы же молча перерезали канаты и, взяв с собой молящего нас грека, в страхе кинулись прочь, изо всех сил налегая на вёсла. Как ни старались мы быть бесшумны, циклоп услышал нас и устремился на звуки, но, поняв, что ему уже не дотянуться до уносимых лёгкой волной кораблей, взревел. От его крика содрогнулись море и земля и загудели пещеры Этны.