Мы вновь вышли в море и держали путь мимо скал Керавнии, ближе к Италии. Солнце зашло, горы окутались тенью, и мы пристали к берегу на ночлег, выбрав по жребию гребцов, чтобы сторожить корабли. Мы устроились на желанной суше, на ложе из сухого песка, и сон освежал наши уставшие тела. Ещё не свершили свой круг Оры, ведущие по небосклону Ночь, а наш кормчий Палинур уже встал. Праздная лень была незнакома ему. Он чутко ловил ток ветров, наблюдал светила, молча скользящие в небе созвездия Гиад, Арктура, двойных Трион и Ориона, несущего свой золотой меч. Увидев безоблачное небо, он дал с кормы звучный сигнал, пробуждая нас к новому дню. Мы сняли лагерь и снова пустились в путь, расправив крылатые паруса.

Вот, прогоняя ночные светила, заалела заря, и мы увидели очертания холмов Италии, её берега.

– Италия! – вскричал юный Ахат, и все мы приветствовали её радостным криком.

Сам родитель Анхиз наполнил чашу до краёв чистым вином и, встав на высокой корме, поднял её, призывая богов:

– О боги, о властители морей, земли и быстрокрылатых бурь! Даруйте нам лёгкий путь и пошлите попутный ветер!

Ветры подули сильнее, и мы подошли к гавани. На вершине холма показался храм Минервы. Сняв паруса, мы повернули корабли к изогнутому дугой берегу и увидели бухту, преградой скал защищённую от пенных и солёных восточных волн. Тогда я увидел знамение: вдали, на высоком берегу, паслись четыре белоснежных коня.

– О приветливый край, – сказал тогда отец Анхиз, – увы, ты сулишь нам войну. Кони грозны в бою, и эти кони грозят нам жестокими сражениями! И всё же порой кони, запряжённые вместе в повозку, покорно терпят узду – лишь в том я вижу надежду на желанный мир.

Сойдя на берег, мы сразу же вознесли мольбы принявшей нас звонкодоспешной Палладе, а затем, помня завет Гелена, покрыли головы фригийскими тканями и заклали жертвы великой Юноне, соблюдя все обряды. Но времени медлить не было, и, окончив моления, мы тотчас же отчалили от берега и повернули паруса к югу, покинув обиталище греков. Вот показался вдали основанный Геркулесом Тарент, за ним мы увидели Лакинийский храм, а затем твердыни Скилакея и Кавлона. Наконец из волн поднялась Этна, и мы услышали грозный грохот волн, с великой силой бьющих в прибрежные скалы, и грохот этот отражался от них стократным эхом. Воды бурлили и клубами поднимали со дна пески.

– Воистину, это Харибда! – воскликнул Анхиз. – Та, о которой говорил нам Гелен. Это её смертоносные утёсы и её обиталище в острых изрезанных скалах. Друзья, держите же вёсла ровнее!

Гребцы налегли на вёсла, со скрипом поворачивая корабль влево, прочь от берега. Следом устремился направленный проворным Палинуром флот. Трижды, вздыбившись, поднимала нас до небес пучина, и трижды схлынувшие валы опускали нас к теням преисподней. Трижды меж сдвинувшихся скал слышали мы стенания утёсов, и трижды морская пена, взлетев, орошала небеса. Мы спаслись от грозных скал с живущими в них страшными чудовищами, но солнце между тем зашло, ветры стихли, и силы покинули нас. Мы сбились с пути, и течением отнесло нас к берегам циклопов.

Там есть огромная бухта, покой которой никогда не тревожат ни ветры, ни бурные волны. Но в вышине над ней непрестанно грохочет грозная Этна. Она то извергает из своего жерла до самого неба тучи чёрного дыма, смешанного с белёсым пеплом, то жарким пламенем лижет светила. То выбрасывает из своей утробы огромные скалы и с силой бросает их ввысь, то с гулким рёвом изрыгает потоки расплавленного камня, и тогда они горячими языками облизывают её крутые склоны. Там, как гласит предание, лежит тело гиганта Энкелада, поверженного самим Зевсом. Придавленный горой, сын Тартара там дышит огнём через горные расщелины. Когда же он поворачивается с боку на бок, вся Сицилия содрогается и небеса застилаются дымом.