Такая заботливость оказалась нелишней. Едва прошел год со времени открытия Белокриницкой кафедры, как Амвросий по требованию русского правительства отправлен был в ссылку. Место его занял его ставленник Кирилл – человек, случайно попавший в архиереи и совсем не подготовленный к выполнению важной роли, выпавшей на его долю. А роль была действительно трудна и ответственна.

Такой важный факт, как появление в старообрядчестве – впервые со времени его возникновения – полной и правильной иерархии, должен был сильно встряхнуть общину. К ненормальному положению, длившемуся веками, старообрядцы настолько успели привыкнуть, что появление в их среде раскольничьего архиерея само по себе казалось многим непростительным новшеством и отступлением от того, как жили отцы. У некоторых к этому присоединялось сомнение, вызванное «перемазанием» Амвросия. Сторонники наиболее умеренного толка поповщины (дьяконовцы), ослабленные, но не уничтоженные собором 1779 г., продолжали стоять на своем. Перемазание, по их мнению, смывало благодать хиротонии, и епископа следовало поэтому принять не вторым, а третьим чином. По той и другой причине часть поповщины вовсе не приняла австрийской иерархии и предпочла остаться по-старому, при беглых попах. Но и у тех, которые считали первосвятительство необходимым признаком истинной Церкви и приняли с восторгом белокриницкого митрополита, перемена, совершившаяся в церковном строе, должна была вызвать много новых мыслей и сомнений.

^{>Спор о вере. XVIII в.}

Три проблемы, главным образом, волновали теперь старообрядческий мир. Во-первых, вопрос об отношении мирян к новому церковному управлению, во-вторых, об отношении русских архиереев к заграничному митрополиту и, в-третьих, об отношении новоустроенной поповщинской Церкви к Церкви православной. По каждому из них возникли противоположные мнения и сталкивались различные интересы.

С появлением высшей церковной власти влиятельные миряне-старообрядцы должны были передать в ее руки заведование церковными делами. Конечно, отказаться от своей привычной власти им было не совсем приятно. Напротив, масса старообрядческого простонародья охотно готова была подчиниться высшему церковному авторитету. Эта разница в отношении верха и низа старообрядческого общества к новой иерархии соединялась с подобной же разницей во взгляде на власть иноземного митрополита над национальной Церковью. Русские старообрядческие епископы большею частью стремились к независимости от заграничного митрополита – и московское знатное старообрядчество готово было помогать им в этом отношении. В Москве создан был наподобие Синода «Духовный Совет» из архиереев, долженствовавший представлять собою высшую власть над русской старообрядческой Церковью. При посредстве этого Совета старообрядческая знать, во-первых, устраняла непосредственную власть белокриницкого митрополита над Церковью, во-вторых, сохраняла за собой возможность влиять на церковные дела. Интересы рядовой старообрядческой массы и в этом случае не совпадали с интересами влиятельного меньшинства. Масса хотела знать над собой только одного митрополита и за ним признавала верховный голос в делах веры.

Наконец, к обеим только что упомянутым причинам внутренних разногласий присоединилась третья, наиболее щекотливая. Приобретая архиереев, старообрядческая Церковь невольно сближалась с православной. Это сближение среди одних вызывало сильную реакцию, среди других – попытки теоретического оправдания. Крайняя партия, находившая себе поддержку в простом народе, с особенной настойчивостью возобновила старые учения о том, что вообще нигде нет и быть не может истинной Церкви, так как в мире царствует антихрист. Напротив, интеллигентное меньшинство, не чуждое столичного лоска, готовое и немецкое платье надеть, и в театре побывать, склонно было внести в старообрядчество новый дух терпимости. В опровержение беспоповщинских учений об антихристе эта партия напоминала, что само принимание беглых попов от никониан и принятие архиерея от греков предполагало в поповцах уверенность, что существуют в мире и помимо них остатки истинной Церкви.