Лиза оглянулась и увидела майора Арцева свирепо наблюдающего за процессом обольщения сотрудника убойного отдела. Она торопливо сунула Михаилу свою визитку и почти вприпрыжку направилась к Арсению Петровичу.

У вас на редкость серьезные и неразговорчивые сотрудники, — с невинным видом принялась тараторить она.Ага, особенно Мишка, балабол несчастный. Вечно хиханьки да хаханьки над трупами. Ладно, хоть родственников убитого тут нет, — майор раздраженно махнул рукой. — Всё, тут делать больше нечего. Пора ехать.

***

Ощущение опасности пришло внезапно. Тонкая струйка просочилась сквозь сон, холодным островком скопилась в затылке и заставила расслабленные пальцы напрячься. Стася ещё не поняла, что это — случайно воспринятый чужой страх или реальная угроза. Сознание включилось сразу, но глаза она не открыла, боясь даже движением ресниц показать, что почувствовала что-то. Вначале нужно было понять.

Слышался мерный гул моторов, кто-то прошел мимо, слегка задев её локтем, впереди тихо разговаривали по-немецки. Или по-датски, черт их разберет. Она сосредоточилась на источнике опасности. Второй составляющей угрозы был дикий страх. Это было опасно, очень опасно. В летящем на высоте десяти километров самолете страх не редкость: человек садится в пассажирское кресло, закрывает глаза и пытается отогнать картины увиденных на экране телевизора авиакатастроф. Плата за скорость и комфорт — неотвязная мысль о том, что именно эта минута может стать последней в твоей жизни. К таким людям Стася относилась с сочувствием и пониманием. И никакой угрозы от них исходить не могло — они терпеливо боялись, по возможности стараясь, чтобы другие этого не заметили.

Источник определился сзади и справа. Она летела в хвостовом салоне, сидя в четвертом или пятом с конца ряду кресел.

Метров шесть… больше быть просто не может. Или ближе?

Стася заворочалась, словно во сне, склонив голову на плечо, и сквозь ресницы быстро глянула назад. Успела заметить молодую женщину, спящую с приоткрытым ртом, за ней читающего журнал мужчину в черной рубашке, и в последнем ряду другого — худое лицо, сжатые губы, и кейс на коленях. Ну вот, приплыли… Из глаз именно этого типа хлестнуло безумием. Вот она — смесь опасности и страха.

Стася ещё раз коротко глянула и снова уткнулась затылком в спинку кресла, боясь, что он почувствует её взгляд. Сколько ему, лет пятьдесят? На южанина не похож, волосы с сединой, но довольно светлые. Одет обычно, но вид какой-то неухоженный и помятый. Но главное — лицо и глаза, людей с такими глазами нужно обходить десятой дорогой. Хотя вполне возможно, что этот человек — обычный параноик, возбужденный какими-то внешними факторами, и она зря придает этому значение. Возможно.

Она пожалела, что не умеет читать мысли. Хотя если бы умела, то наверняка прокляла бы этот сомнительный дар. Ещё не хватала слышать ту дрянь, которую думают всевозможные сексуально озабоченные козлы. Жить не захочется!

В этот момент что-то неуловимо изменилось, обжигающий холод сильнее запульсировал в затылке, и Стасе пришлось открыть глаза. Матовые плафоны над проходом между креслами горели вполсилы. И не мудрено — поздний вечер, многие уже спят. Она чувствовала напряжение брюшного пресса, как всегда перед концентрацией и ударом, и заставила себя расслабиться. Рано, да и намерения психа пока не ясны.

Что может быть у него в чемоданчике? Оружие? Вряд ли — в аэропорту их досматривали очень тщательно, кейс наверняка просвечивали и открывали. Хотя оружием может быть что угодно, в самолетах, летевших таранить башни в Нью-Йорке, террористы использовали ножи для бумаги — острые лезвия, выдвигающиеся из пластиковой рукоятки. Безобидные на вид канцелярские принадлежности. Что может быть у этого?