— Женщина, ты не очень обиделась? — Илья, шедший чуть впереди, притормозил вдруг так резко, что в его жесткую спину Ева влетела с размаху.

Неожиданный поворот.

— На то, что ты щеголял своими любовными похождениями? — пальцами уцепившись за мужской светлый жилет, она забралась на поребрик и осторожненько балансируя двинулась дальше. — И какое мне дело до них?

В голос она постаралась вложить целую тонну язвительного сарказма, но получилось вдруг сипло и жалко. Врать Змеенышу не выходило. Ева, всегда справедливо считавшая себя гуру лжи и мастером блефа, рядом с ним отчего-то терялась. Как будто бы зелья правды нанюхалась.

— И за это прости, — Илья вдруг подхватил ее руку галантно и осторожно повел, как младенца, делающего свои первые самостоятельные шаги. — Я… не подумал. И о том, что тебе было не до экскурсий по паркам.

— Брось, Змееныш, проехали, — девушка вдруг оступилась, и с высокой гранитной ступени свалилась прямо в крепкие руки, мгновенно ее подхватившие.

Они так и замерли оба на тротуаре у входа в Павловский парк, пристально глядя друг другу в глаза.

— Мир? — голос Ильи вдруг внезапно охрип. Ева медленно освободилась, одергивая свою длинную темную куртку.

— Мир… И куда ты привел меня, Змеев-Сусанин?

Ева растерянно оглянулась. Они прошли мимо центрального входа, и стояли перед большими каменными воротами с надписью: “года”

— Пойдем, сегодня последний четверг месяца, время свободного входа студентов! — Илья вдруг широко улыбнулся, показав ямочки на щеках. — Это так называемые Театральные ворота. Я хочу показать тебе именно парк, дворец лучше смотреть поздней осенью.

Спорить со столь голословными утверждениями Ева не стала. И руку, вдруг снова подхваченную Змеевым, не забрала. Они так и шли, словно малые дети, за ручку по хрусткому гравию парковых ровных дорожек, и Ева вдыхала тревожные запахи просыпающейся природы.

Змееныш снова был прав. Акварельная красота ранней весны завораживала. Угольные росчерки веток еще крепко спящих деревьев, безупречная гладкость темно-желтых газонов. И зеркальная темнота парковых водоемов, кружившая голову, будоражившая Евину потаенную суть.

18. 12.1

— Уважаемые туристы и гости Павловского парка — тоном опытного экскурсовода вещал Илья Змеев. — Мы с вами пересекаем Парадное поле в Павловском парке на территории одноименного государственного музея-заповедника, и попирая гранитную крошку одиннадцатой Парадной аллеи приближаемся к перекинутому через протоку от Центрального к Среднему Розовопавильонному пруду пешеходному арочному мосту. Сооружен сей необычный мост был во второй половине XIX века. Является памятником архитектуры федерального значения. Обратите внимание…

— Почему она черная? — Ева отобрала свою руку и быстро шагнула в сторону гладкой поверхности темной воды.

— Летом будет зеленая… — растерянно наблюдая за девушкой, вдруг буквально скатившейся вниз по крутому склону газона, пробормотал громко Змеев. — Ей, женщина, туда лезть нельзя! Ева!

Русалка не слышала. Зеркало черной воды ее неуклонно тянуло, завораживало, громко звало. И у девушки не было сил противиться этому древнему зову. Прочь все сомнения. Шаг, еще один, и подошв ее стареньких демисезонных сапожек коснулась холодная влага. Всплеск весенней воды, шаг вперед, и она ласково обнимает колени.

— Там глубоко, женщина, ты решила мне тут утопиться? — цепкие пальцы вцепились ей в куртку.

Одним гибким движением плеч девушка скинула давно надоевшую одежду и назойливого человечка за ней. Рывок, и родная стихия принимает русалку в свои ледяные объятья. Бульк! И на глазах цепенеющего Ильи девушка ухнула в пруд с головой, тут же скрывшись в пучине воды