Он схватил меня под локоть и повел к своей Ауди. Я не сопротивлялась. В конце концов, он прав. И чего я упрямлюсь?... Я подумала, что меня вдруг совсем съела какая-то непреодолимая тоска. Безысходность давила, и едва могла сопротивляться ей.

Я села в чистый салон Ауди. Кожаные сиденья и руль, светящаяся белым приборная панель, запах морского бриза – всё с иголочки, дорогущее, по последней моде. Но здесь была определенно приятная атмосфера, плюс царил порядок и небывалая чистота. Чувствовалось, что Макс следит за своей машиной, так же, как и за квартирой и не жалеет на это времени и денег.

Кедровский выехал на дорогу, что-то там нажал, и через минуту в машине стало очень тепло. Я пристегнулась ремнем безопасности и уставилась в окно. Он вообще, интересно, знает куда ехать-то?

Я мельком посмотрела на него в тот момент, когда он мельком посмотрел на меня. Мы сразу же отвернулись друг от друга, но усмешку не сдержал ни он, ни я.

- Кофе хочешь? – спросил у меня Кедровский. – Мне все равно на АЗС надо.

- Хочу, - ответила я тихо.

Ещё некоторое время мы молча ехали в машине.

- Ты, конечно, жару даёшь, Воробьева, - сказал Кедровский, покачав головой. – Я весь вечер пытаюсь перед тобой извиниться, но у тебя таки прямо концерт за концертом…

Я скосила взгляд в сторону Кедровского.

- Слушай, Макс, я… Знаешь, мне сейчас не очень легко, - попыталась оправдаться я, потому что уже на протяжении четверти часа здорово грызла себя за своё не очень приятное поведение – в конце концов, даже тем, что мне тяжело сейчас, нельзя оправдывать то, как я себя частенько веду с Кедровским.

- Знаю, - просто ответил Макс, хмурясь. Мы остановились на светофоре, и он посмотрел на меня. – Ты же понимаешь, что мне тоже бывает нелегко. Прости за эту сегодняшнюю жесть. Ты просто попала под горячую руку. Меня только Шмелёва до такого неадеквата может довести.

- Всё в порядке, - ответила я, ощущая, как мне становится всё более стыдно за свою категоричность. – Ты тоже прости, Макс. Я… тоже не хотела всего этого концерта…

Мы немного помолчали, ощущая, как мгновенно разряжается атмосфера. Я прямо-таки почувствовала теплые волны, которые окутали нас после установленного перемирия, мы тут же оба расслабились, начали шутить и разговаривать обо всём подряд. После АЗС, пока мы сидели в машине, держа свои картонные стаканы с капучино в руках, Макс заодно вбивал мой адрес в маршрут.

Доехали мы быстро. Кедровский припарковал машину на территории, после того, как я махнула пропуском на КПП, немного обсудили районы и жилье, наши дома, а потом как-то примолкли.

Вроде бы, надо было прощаться, расходиться. Но мы просто молча сидели в машине. Я вдруг почувствовала некоторое смятение, Кедровский как-то замялся, словно бы хотел что-то спросить, но никак не решался.

Я отвела взгляд, глядя за стекло автомобиля – мой подъезд, светящие окна, фонари, подсветка, ровная дорожка и ступени…

- Вера, - тихо спросил Кедровский, не поворачиваясь ко мне. Он смотрел куда-то вперед, в одну точку за лобовым стеклом. – Я уже очень давно хочу спросить… Как ты пережила её смерть?

Я опустила взгляд. Внутри заклубилась привычная тоска. Уже прошло много времени, поэтому говорить об этом не было невозможным, но все равно было тяжело. Всегда будет тяжело.

- Я…- Мой голос дрогнул. – Я умерла тогда, кажется. Вместе с ней. А потом воскресла, но через какое-то очень долгое время. Меня тогда… Не существовало несколько лет. Я просто была… Не знаю. Я ничего не чувствовала, не замечала. Жила на таблетках. Помогла молитва, я просила помощи у Бога, потом меня отпустило…. – Я помолчала, затем посмотрела на Макса. – А ты, Макс? Как ты пережил?