Однако стоит ему взять мою ладонь в свою, как я тут же заземляюсь. Спасительная рука увлекает меня за собой. И я следую уверенно. Только на ходу ощупывая платье, что оказалось на мне.

По резкому запаху кофе понимаю, что мы вошли в кухню.

— Твою мать, — устало выдыхает обладатель спасительной руки.

— Тут, наверно, бардак? — спрашиваю я, ощущая жар от его плеча на своей щеке.

Поднимаю глаза чуть выше этого тепла. Туда, где предположительно должны быть недовольно нахмуренные брови. Я даже вполне ярко могу представить, какие эмоции сейчас читаются на его лице. Губы сжаты в жесткую линию, между бровей пролегла складка, а глаза в ярости мечутся по кухне, оценивая масштабы организованной мной кофейной катастрофы. Интересно, какого цвета эти глаза...

Из моих рук вдруг ускользает теплая ладонь. Я приоткрываю рот в немом протесте, но тут же закрываю его, когда эта ладонь ложится на мое плечо и заставляет пятиться.

Упираюсь спиной в прохладную стену и так и остаюсь стоять, пока мужчина, матерясь себе под нос, суетится в просторной кухне, наводя порядок. И благодаря этим ругательствам я словно могу наблюдать за его перемещениями.

Мне стыдно. Чувствую, как жаром обдает щеки, но сделать ничего не могу. Сейчас пытаться ему помочь — только еще хуже сделать. Вот и стою послушно у стены.

— Иди ко мне, — неожиданно велит строгий голос.

Не задумываясь, подчиняюсь. Отлипаю от стены и двигаюсь в ту сторону, откуда донесся голос. Знаю, что он смотрит. Прямо чувствую. Поэтому стараюсь ступать осторожно, не выглядя при этом слишком неуклюжей.

Ничего не выходит. Босые ноги, как назло, скользят по влажному полу. Выставляю перед собой руку, пытаясь поймать равновесие.

Но оно само меня ловит.

Сильная заземляющая ладонь смыкается на моем запястье. Мужчина нетерпеливо подтягивает меня к себе. Невыносимо хочу коснуться его лица, чтобы понять, что он сейчас чувствует. Должно быть, снова злится...

— Кашу знаешь, как готовить? — задает он вдруг вопрос, которого я явно никак не могла ожидать.

— Что? — удивленно выдавливаю.

— Не все ж яичницу есть, говорю, — ворчит он. — На случай, если снова придется остаться одной, лучше приноровиться готовить что-то более полезное.

Опускаю голову, осознавая, к чему он ведет. Видимо, рука не поднимается выгнать меня, такую беспомощную. А если я буду в силах хоть немного сама о себе позаботиться, то будет не так неловко меня выставить.

Глеб Витальевич поворачивает меня к себе спиной. Большая ладонь ловит мою руку и тянется вверх. Касаюсь пальцами чего-то гладкого, но чувствую только его пальцы на своей коже. Дышу глубоко, стараясь сосредоточиться на том, чего он от меня хочет. Но все отвлекаюсь на жар чужого тела, согревающий спину.

— Здесь любую найдешь, — начинает голос за спиной.

А я пытаюсь вспомнить, о чем он говорит. Каша! Точно.

— Хм-м, — замялся он, видимо о чем-то задумавшись. — Придется запоминать порядок. Причем, похоже, нам обоим... — Устало выдыхает мне в затылок: — Первая — рис, вторая — гречка...

Начав перечислять бакалею, сосредоточенную на полке, он будто бы случайно подходит ближе, невольно припирая меня своим телом к нижним шкафчикам. Я чувствую его дыхание за ухом. Тянемся мы достаточно высоко, но голос путается в моих волосах. Похоже, он вовсе не на каши смотрит...

Кладет ладонь на мой живот. Прижимает к себе еще теснее. Замолкает. Тянет носом запах моих волос. И я начинаю дышать чаще. Он хочет меня. Я чувствую. Этот факт сбивает с толку.

Непроизвольно стискиваю бедра. И покрываюсь мурашками, когда в мои волосы врывается сдавленный стон. Похоже, с кашами меня ждет беспощадный рандом. Я ничегошеньки не запомнила. Мозг напрочь отключается и отказывается включаться.