– Вы допекли меня уже своей заботой! – убирает от себя мои руки, но я снова ловлю её, не позволяя отойти. 

– Зачем ты здесь осталась, скажи? – только и могу выдавить из себя я.

Невольно замечаю, что она одета в мужскую рубашку. Не трудно догадаться, кому она принадлежит.

– Ксюх…

– Мы помирились, ясно? – вздёргивает подбородок и смотрит на меня с вызовом. – Ну давай, начинай! Ты же для этого сюда явился! Пришёл поиздеваться? Очередной раз ткнуть меня носом как несмышлёного котёнка?

– Ксюх, да чего ты, малыш, – не позволяю ей отойти. Только крепче цепляюсь за неё.

Мы помирились… стучит кипящей кровью в ушах.

В груди невыносимо печёт, дышать не могу, лёгкие скрутило. Будто нырнул и иду ко дну.

– Нельзя прощать такое, понимаешь ты или нет? – встряхиваю её, не в силах сдержать порыв затопившей меня ярости.

– Достали уже учить меня жизни! В своей бы сначала разобрались! Что ты, что Арина! – начинает кричать. – Оставьте меня в покое!

– Ксюх, – дёргаю девчонку на себя.

Обнимаю, не реагирую на её истерику и протест. Прижимаю к себе, не обращая внимания на то, как она спешит высвободиться из моих объятий.

– Он же не любит тебя, Ксюш, не любит! – повторяю громче.

Хочу, чтобы она пришла в себя. Опомнилась.

Помирились. Как же так…

– Отпусти, Захар! Ты делаешь мне больно! – отклоняется назад, предпринимая очередную попытку вырваться.

– Больно? – хватаю её за щёки. – Больно мне, Ксюш. Смотреть на то, как ты позволяешь вытирать о себя ноги! Он другую бабу трахал на протяжении полугода! Здесь! В Вашей постели! И ты готова закрыть на это глаза?

– ЗАМОЛЧИ! – мотыляет головой.

– Из-за него ты оказалась чёрт знает где! Тебя ведь могли убить!

– ОТПУСТИ МЕНЯ! – надрывно хрипит она.

Слёзы ручьём текут по лицу, а глаза полыхают ненавистью. 

Вот то единственное, что мне уготовлено.

– Ксюх, – сглатываю через силу. В горле ком, и у самого постыдно жжёт веки. – Я ж люблю тебя, дура! Люблю, слышишь? А ты…

Пока до неё доходит смысл мною сказанного, я в порыве глухого отчаяния прижимаюсь своими губами к её, и тут же ощущаю солёный привкус. Привкус боли и страданий. И от этого моё сердце рвётся на куски.

– М… – борется со мной, яростно сопротивляется.

Отталкивает, как и предполагал. Не отпускаю, сжимаю пальцами скулы, продолжаю целовать: напористо, горячо, исступлённо. Вот только такие поцелуи не приносят удовольствия… потому что нет ничего хуже, чем принуждение. И я прекрасно это понимаю.

Ксюха до крови прокусывает мою губу. Вынуждая отодвинуться, отпустить её.

– Сдурел совсем? – пятится к стене и обнимает себя за плечи.

– Прости меня, я просто…

– Да пошёл ты! – рыдает. 

На лице проступают пятна смущения, и слёзы по новой бегут ручьём.

– Уходи, Захар, пожалуйста, уходи! – просит тихо, едва слышно. – Ты же для меня как брат! Зачем ты это делаешь!?

– Потому что люблю тебя! – отвечаю спокойно. 

– Бред… глупости. 

– Ксюш, – нерешительно подаюсь вперёд, но она тут же выставляет в защитном жесте руку. – Уходи, Захар! Уходи!

– Ксюха, ты очень дорога мне. Я не хочу, чтобы ты страдала. Он тебя не достоин. 

– Перестань!

– Да приди ты в себя! Кто всегда был рядом, когда тебе это нужно было? Скажи мне, кто? – повышаю голос. Хотя никогда не позволял себе этого.

Она качает головой.

– Теперь я понимаю, почему ты так ненавидишь Егора! – прищуривается. — Ты с самого начала был против него!

– Мои чувства к тебе не имеют к этому никакого отношения! – спорю я. – Твой Егор – ничтожество, вот и вся причина!

– Замолчи. Просто уходи. Пожалуйста!

– Самойлова, ты совершаешь большую ошибку! – стискиваю зубы и склоняю голову.