Уже сидя в самолете, я вдруг ощутила стойкую уверенность, что моя жизнь уже не будет прежней. Что она вновь повернётся на сто восемьдесят градусов. Она изменится, стоит только ступить ногой в родной город, где в последний раз была целых пять лет назад. Она уже никогда не будет прежней. Что-то случиться.

Я чувствовала волнение и толику страха. Но сама не понимала почему.

Повернула голову к дочке, которая восторженными глазами смотрела в иллюминатор, как за бортом проплывали белые пушистые облака, светило ярко солнце и всё было ярко-голубое. Синее небо. Как её глаза. И глаза её папы.

Егор. Сердце сжалось, защемило, стоило только подумать о нём, представить, каким он стал за эти пять долгих лет. Но я тут же отмахнулась от этих мыслей.

Не стоит совсем о нём думать. Забыть.

В аэропорту встречала меня одна Белова. Я ей заранее позвонила и сказала, каким рейсом и во сколько мы прилетим. С неё взяла слово, что она обязательно меня встретит. Причём вместе со Светкой, которую, кстати, я рядом с ней не наблюдаю.

Но вот только Полине было всё равно, что тётя Света не приехала. Она уже летела к Беловой, которая, раскинув руки в стороны, ждала её. И стоило дочке упасть в объятия любимой крёстной, как та её крепко обняла, прижав к себе ближе.

Я с улыбкой на лице подошла к этой парочке, которая уже вовсю о чём-то переговаривалась: Полина ей что-то шептала на ухо, а Марина с умным видом её слушала. Покачала головой, поставив наши с Полей чемоданы рядом: мой побольше и бусинки – поменьше.

— Привет, подруга, — поднимается с колен Маришка, улыбается.

— Привет, — делаю шаг к ней и заключаю её в свои крепкие объятия.

Мы очень долгое время с ней не виделись. И, конечно, соскучились друг по другу. И даже не знаю кто из нас сильнее: я или дочка.

— Как ты? — отстраняется и смотрит.

— Хорошо. А ты? Почему ты без Мишки и Тошки? И Светлитская где вообще?

— Всё как всегда. Ты же знаешь, — киваю. — Мишка на работе. У него там полный завал. Тоша в садике, ну а Светка... У неё дела, — на последних словах она закатывает глаза, и мы вместе звонко смеемся. — Ну что, пошли? — киваю и берусь одной рукой за ручку чемодана, а в другой крепко сжимаю крохотную ладошку Полину.

То же самое делает и Белова, и мы идём к выходу из аэропорта, где стоит машина подруги. Уже подходя к ней, она говорит мне такие слова, что меня парализует.

— С каждым днём Поля всё больше похожа на Егора.

Сердце заходится болью, перед глазами начинают мельтешить чёрные мошки. Я останавливаюсь, опускаю взгляд на дочку, ведь она и вправду точная копия своего отца. В глазах защипало.

— Да, она очень похожа на него.

— А ты не...

— Нет, — сразу же её перебиваю. — У него своя жизнь. У нас своя.

— Ты видела? — в её голосе грусть, тоска. А в моей душе боль, которая сжигает меня каждый день.

— Да. Видела.

4. Глава 3

Соня

Белова уехала от меня после полуночи. Точнее, её забрал Мишка. В девять часов, после того как Полина наигралась с тётей Светой, я уложила дочку спать. Мы вместе с подругой сели на кухне и разговаривали за чашкой горячего чая. Смеялись, шутили, вспоминая всё то, что было в прошлом.

Мишка был мне очень рад. Перед уходом крепко меня обнял, прошептав на ухо:

— Мы по тебе все очень скучали, Ярославская!

— Прямо-таки все? — обнимая друга за плечи, прошептала куда-то в грудь.

— Все. Ты же об этом знаешь, — я знаю, точнее, догадываюсь, на кого он мне намекает, но я лишь покачала головой. — Ты всё ещё любишь его?

— Между ненавистью и любовью тонкая грань, Белов.

Меня сильнее сжали в медвежьих объятиях, которых мне долгое время не хватало. Точнее, не хватало мужского сильного плеча рядом. А ещё точнее, какого-то одного... Конкретного. Но думать об этом я каждый раз себе запрещаю, как запрещаю себе ступить на эту дорожку, которая ничего, кроме боли и слёз, мне не принесёт.