В два шага он настиг Павлихина и резко ударил в солнечное сплетение, потом толкнул его в машину. Марат толкнул мужчину, но его руку оставил на наружной стороне, а потом зверски закрыл дверь так, что она хрустнула по руке мужчины.

Я оторопело отшатнулась назад.

Я подзабыла, каким диким и жестким мог быть Марат. Смотрела сейчас на жестокую расправу над Павлихиным и дрожала. То ли от страха перед неизвестностью, то ли от неизъяснимой радости и чувства удовлетворения, что мерзкий человек получил по заслугам.

Павлихин заскулил жалобно, Марат снова открыл дверь, встряхнул мужчину, швырнув на сиденье, как мешок с картошкой.

— Убери с дороги свое корыто! — рыкнул Марат и обернулся ко мне.

Его взгляд словно всколыхнул вечерний воздух и сдавил мои легкие, лишив возможности дышать.

Я не могла оторвать взгляд от черного, порабощающего омута глаз Буйного. В глубине его зрачков вспыхнули золотистые блики и меня пробрало мурашками.

— Ты? — едва смогла выдавить из себя.

— Я.

Марат подошел ближе и властно опустил ладони на мою талию.

— А ты, считай, уволилась. В машину! 

***

Audi Павлихина стартовала. Не знаю, как он собирался одолеть управление машиной со сломанной рукой. Но может быть, он решил, что пусть лучше рука будет сломана, чем все остальное.

Я изумленно смотрела на то место, где только что стояла вишневая иномарка, а сейчас лишь валялись обломки фар и еще какие-то сломанные детали.

Опасалась посмотреть в глаза Марату и не могла сделать ни шаг в сторону, а его ладони все так же собственнически держали меня в капкане. Знакомый до боли, желанный, притягательный…

Силы вдруг покинули меня. Захотелось прижаться к широкой груди мужчины. Прошло несколько лет, но Буйный не потерял своего спортивного телосложения, казалось, еще больше закрепчал и заматерел.

Быть матерью-одиночкой в незнакомом городе совсем непросто…

Сколько раз я выла в голос от безысходности и страха, сколько раз у меня опускались руки от усталости, от невозможности даже поспать, когда малыш был совсем маленьким и совсем не хотел спать в кроватке, но постоянно висел у меня на руках.

Первые три месяца после рождения Ильяса я спала лишь урывками, сидя, держа его на руках… Было так сложно, что я не знаю, как выдержала этот период в одиночку и не сошла с ума.

Слабость подтачивала мои силы держаться на ногах. Марат словно понял, прочитал этот миг слабости на моем лице и подтолкнул к себе, прижавшись жадными губами к шее, опалив поцелуем. Его прикосновение всколыхнуло прошлое и ядовитым ожогом расползлось по коже, прожигая насквозь, до самого нутра.

Я с трудом заставила себя переключиться на что-то другое. На мысли о том, что было важнее моих чувств и тайных взрослых желаний.

Было глупо отрицать, что именно Марат сделал меня женщиной, поэтому моя женская сущность потянулась к нему навстречу. Я жаждала ощутить себя желанной, красивой, умеющей возбуждать…

Хотела растаять в его объятиях, отдаться напору поцелуев и сильных рук, чтобы не думать, просто не думать ни о чем, не беспокоиться, забыться.

Но я не имела на это права.

Моя голова шла кругом, потому что я не знала, чего Марат желал на самом деле и почему появился в городе. Слова о том, что он хочет забрать сына жгли мои мысли, но я не хотела верить, будто он ожесточился настолько…

Может, была другая причина в его появлении? И если она была, пусть бы он оставил ее при себе.

С большим трудом я отодвинулась, вернее, попыталась это сделать. Моя кожа горела там, куда успели прикоснуться его губы, а они успели сделать многое и почти лишили меня возможности сопротивляться.