Разобидит, втянет в спор, сам увлечётся, карандашик схватит, сидят оба, вычисляют, а убийца-то, считай, сознался уже.
Не зря же передавалась из уст в уста нетленная фраза, якобы брошенная в досаде Мыльным уже расколотому рецидивисту: «Да погоди ты с признанием со своим! Досказать дай!..»
Однако в данном конкретном случае приёмчик не сработал.
– Я… – дрогнувшим голосом начал Пётр.
– Ну?!
– Я… Я не мог вырезать на трупе «АФЁРА»… – Ёфикатор задыхался. У него даже зубы слегка дребезжали, и не подумайте, что от страха – от негодования. – Вы вправе обвинить меня в чём угодно… только не в этом…
– Ага! Значит, вырезал «АФЕРА», а потом шёл какой-нибудь бомж и точки поставил? Так?
Пёдиков молчал. Вид у него был не столько пришибленный, сколько оскорблённый.
– Вот вы пишете, – скучным голосом продолжил Мыльный, снова беря в руки распечатку электронного письма. – «Я и впредь намерен уничтожать тех, кто уничтожает мой Великий и Могучий, Правдивый и Свободный Русский язык. Я и впредь намерен уродовать тех, кто уродует Его…» То есть с орфографией вы согласны?
– С-с… какой?
– Того слова, что на трупе… На первом трупе.
– Н-нет…
– А что же тогда пишете?
– Понимаете… – принялся выпутываться Пётр. – Об убийстве я узнал из газет. А в газетах буква «ё» не употребляется. У них там, я слышал, даже программы такие есть, чтобы не пропускать… при вёрстке…
– Что за газета?
– «Провинциальные вести».
Старший опер насупился, посопел.
– Ваше? – спросил он, предъявляя списки словарей, изъятые у Петра и у Славика.
– Моё.
– Откуда это у вас?
– Сам составил.
– Так… – процедил Мыльный, поворачиваясь к сотруднику. – Проводите гражданина Пёдикова Петра Семёновича в следственный изолятор…
– В изолятор? – с тревогой переспросил тот.
– А вы как думали? – холодно молвил опер. – Ваше электронное письмо – по сути, признание. Будем разбираться. Ведите. А я пока потолкую со вторым задержанным…
– Поверьте, Вячеслав тут вообще ни при чём! – всполошился ведомый к дверям Пётр. – Он меня всего лишь кофе угостил…
– Разберёмся.
Ёфикатора вывели.
– Ну что, Славик… – мрачно изрёк старший опер, когда они остались наедине. – Считай, что задание у тебя прежнее…
Вместо седьмой главы
И всё-то у нас абы как, и всё-то у нас, я извиняюсь, через колено! Даже в следственном изоляторе. Судите сами, в соседней камере давка, как в общественном транспорте, а в той, куда поместили ёфикатора, – ни души. Словом не с кем перекинуться! Только аж через полчаса сунули туда ещё одного человечка. И, что самое замечательное, человечком этим оказался Славик.
– Во попали, – невесело ухмыльнулся он, присаживаясь на край койки. – Слышь, а это правда, что ль, ты послал?
Ответом был судорожный прерывистый вздох, равносильный чистосердечному признанию.
– Боже мой, Боже мой… – униженно проскулил Пётр. – Как же я подставился с этим письмом!..
– Да уж, – сказал Славик. – Подставился так подставился.
– Неужели правда, что «афера» на трупе была через «ё»?
– Говорят, правда…
– Боже мой… А я, выходит, одобрил, да ещё и в письменном виде! В интернет выложил…
– Слышь! – не выдержал Славик. – Ты о чём думаешь вообще? Ты оглянись, куда ты попал! Куда мы оба по твоей милости попали…
Пётр огляделся. Интерьер подействовал на него удручающе.
– Вячеслав, – надломленным тенорком обратился бывший руководитель литературной студии, – я, безусловно, виноват перед вами… И зачем вы только пригласили меня в эту кафешку?
– Да я-то – ладно, – раздумчиво молвил подсадной поэт. – Проверят и выпустят. А ты как выбираться будешь?
– По третьему убийству у меня алиби.