— Как ты узнал, где я работаю?
— Не гони, рысьеглазка, — и опять грубый баритон.
Гнал, разумеется, только он, но я сразу просекла, что Булатов просто толсто намекал закрыть рот, и решила послушаться. Рассудила, что пока у этого психа под ногой педали, от которых зависят наши жизни, лучше помалкивать.
— Где живешь? — обратно к центру свернул.
— На пересечении «не твое дело» и «пошел нафиг».
— Думаешь, я буду у твоей общаги дифирамбы под окнами петь? — криво усмехнулся. — С таким характером тебе даже розу в целлофане не подарят.
— Вот и славно, — а внутри все равно нехорошо екнуло от обиды. — Тогда зачем ты ко мне прицепился, раз я такая невыносимая?
— Не знаю, — цокнул языком.
И в этом жесте промелькнуло такое честное раздражение, что на миг я даже поверила в его искренность. Пиявка ведь тоже не ведает, зачем липнет, верно?
— Мне поблагодарить или что? Такое внимание… боже, аж коленочки трясутся.
— Так тебя у мусорки высадить или всё же адрес скажешь? — вжался в руль ладонями до белеющих костяшек пальцев.
Бросив взгляд за окно, я не увидела ничего знакомого. Я ведь и в Москву переехала не так давно, знала лишь пару районов, и этого было достаточно. Но сейчас я не представляла, куда идти, если Булатов действительно выполнит угрозу. Тратиться на такси из-за детских прихотей я тупо отказывалась.
Вымученно сообщив адрес и немного схитрив, я назвала соседний корпус, от которого до моей общаги было рукой подать.
Больше мы не говорили.
Домчав в два счета, Макс припарковался на обочине и, когда я попыталась открыть дверь, нажал на кнопку, останавливая.
— Чего еще?
— Ты привыкла все бесплатно получать?
— Сам вызвался. Я не напрашивалась.
— Сегодня опять в клубе задницей маячить будешь?
Я нахмурилась, не понимая, какое ему дело до клуба, моей работы и в особенности до моей задницы. Невзирая на холодок, отпечатавшийся в чужом голосе, с иронией бросила.
— Представь себе, некоторые не с золотой ложкой во рту родились.
— Хочешь сказать, что тебе не по кайфу полуголой разгуливать?
От такого заявления я приподняла одну бровь и поморщилась, теряя нить разговора. В конце концов, наша униформа — не то, что мы в силах выбрать. По сравнению с некоторыми клиентками официантки еще скромно одевались. И никто, черт возьми, не жаловался!
— А какая разница? По кайфу или нет — это работа. Я просто столики обслуживаю, а за полуголыми тебе в другое место надо.
И только мне показалось, что спор завершен, как на его лице расцвела очередная наглая ухмылка.
— Я заеду за тобой в воскресенье.
— Губу закатай.
— Цену набиваешь? — задумчиво потер переносицу, будто прикидывая. — Ладно, косаря хватит?
Ошалев, я отпустила ручку двери и приросла к сиденью, мечтая ногтями вонзиться в чисто выбритые щеки. От понимания, за кого он меня держит, голова пошла кругом, а каждый новый вдох застревал где-то глубоко внутри.
Я буквально всем утром ощутила, как потухла одна крошечная искра смирения с его характером.
— Десять тысяч? — неправильно расценил молчание и прищурился, пройдясь по мне глазами. — Но тогда тебе надо быть посговорчивей, рысьеглазка.
— Как жаль, — скупо выдавила в ответ.
— В смысле?
— Тебя жаль. В восемнадцать уже за общение платишь?
— А кто сказал, что я болтать с тобой собрался?
— Вот видишь. Очередное доказательство того, насколько у тебя все плохо.
Мужское самолюбие нельзя трогать, оно еще более хрупкое, чем хрусталь, одна трещина — и будет огромная, черная дыра.
И эту дыру парень мне не прощает.
— Убирайся.
— Золотые слова, Булатов. Всегда бы так.