– Откуда вы знаете?

Она пожала плечами:

– Слухами земля полнится, кажется, так говорят, сэр?

– Миссис Пэшен, закройте дверь и присядьте на минутку, я хочу с вами поговорить, – распорядился Джонс, повинуясь внезапному импульсу, о котором тут же пожалел.

Она села на краешек стула и сложила руки под передником.

– Вы помните прошлую ночь, миссис Пэшен?

– Не так, чтобы очень, сэр.

– Господи, конечно, помните! – воскликнул Джонс. – Вы… вы находились в моем доме.

– А, вы об этом! И что с того? Все закончилось к взаимному удовлетворению, не так ли?

Растерявшись, писатель неуверенно кивнул. Миссис Пэшен спокойно смотрела прямо на него. Помолчав, она добавила:

– Я сразу поняла, что вы джентльмен. В общем, что было, то было.

– Да, черт возьми, но это требует объяснений, – возразил Джонс. Она ждала продолжения, но писатель только хмуро пробормотал, стараясь выглядеть возмущенным: – Нет, конечно, я все могу понять, если вы напились. Потому что, согласитесь… так не следовало поступать.

– Я не напилась, – мрачно проговорила миссис Пэшен.

Джонс оставил ее слова без комментариев. Через минуту она встала и вышла из комнаты, но в дверях остановилась и спросила, что он хочет на обед.

– На ваше усмотрение, – ответил Джонс. – Кстати, у меня в гостях будет мальчик. Можете приготовить на двоих?

– Хоть на десятерых, если вам угодно, мистер Джонс. Это маленький племянник?

– Маленький племянник, – эхом отозвался писатель и поднял голову, пытаясь сообразить, как она об этом догадалась.

Но ее лицо осталось неподвижным. Джонс взял шляпу, сунул в карман записку доктора и отправился на почту, чтобы отправить телеграмму. Почтальонша с большим интересом взяла бланк с текстом и прочитала его вслух своей дочери Мириам:

Вторая телеграмма содержала то же самое послание, но адресованное на лондонский адрес миссис Брэдли.

– Каждая будет стоит больше шиллинга, – буркнула разочарованная почтальонша.

Джонс усмехнулся и кивнул.

– Насколько больше? – поинтересовался он.

Почтальонша дважды пересчитала слова в обоих сообщениях, пососала кончик карандаша, набросала какие-то вычисления на промокательной бумаге и взяла с него два шиллинга и семь пенсов. Отсылая телеграммы, она все еще ломала голову над смыслом текста, но тот продолжал оставаться раздражающе темным и непроницаемым как ночь.

Джонс вернулся домой, а через полчаса прибыли доктор с мальчиком. Сходство ребенка с миссис Пэшен было поразительным. Джонс внимательно рассматривал его за обедом. Бледный, с застывшим лицом и темными густыми волосами, крепкий и кряжистый, как молодой бычок, юный гость ел с жадностью, но аккуратно, и его манеры были выше всяких похвал. Он вел себя легко и естественно, обращаясь с Джонсом с той подкупающей непосредственностью, какую мальчишки обычно проявляют к людям, так же, как они, не склонным к лишним сантиментам.

Днем Джонс повел его на прогулку, но миссис Пайк настояла, чтобы сначала они зашли к ней и попробовали ее домашнего пива. Генри Пайк принес им бокалы. Джонс молча переводил взгляд с одного мальчика на другого и вдруг, повинуясь смутному порыву, предложил:

– Генри, бери шляпу, и пойдем с нами.

Они молча направились к Гутрум-Даун, но не успели дойти до рельсовой дорожки, тянувшейся на общинный выгон, как Генри резко остановился и спросил:

– Мама просила меня узнать, видели ли вы тело того джентльмена, мистер Джонс?

– Какого джентльмена, приятель?

– Мертвого джентльмена, сэр, который считается дядей этого маленького мальчика, сэр. Джентльмена…