– Вот как? Никогда бы не подумал.

– Увы, увы, Константин Платонович, не раз уже наблюдал такую заковыку. Вот и Пётр Фёдорович слишком любит всё прусское да немецкое и пренебрегает русским. Как он ни гладил по шерсти наше родовитое дворянство, оно вцепится ему в руку и будет драть, как волк овцу. Они даже его жену-немку готовы бы поставить, коль она окружила себя русскими, а не своими соотечественниками, как он.

Слова Добрятникова дали мне хороший повод к размышлению. Полагаю, здравое зерно в его размышлениях есть. Я даже знаю, кто именно будет способствовать смене фигуры на троне – бывший канцлер Бестужев. И никакого значения не имеет, что старик сидит в ссылке. Тем более что сама Екатерина активно вербует сторонников и жаждет ввязаться в драку.

Вечером, едва я отправил Ксюшку спать, на пороге усадьбы появился Киж. Он прятал усмешку, но было видно, что ему весело и хочется поделиться чем-то страшно забавным.

– Константин Платонович, у меня срочные известия для вас.

– Не желаешь сначала переодеться?

Я кивнул на его пыльный камзол и грязные сапоги. Обычно мертвец крайне трепетно относился к своему виду и предпочитал сначала привести себя в щёгольский вид, а уже потом говорить о делах. Но в этот раз ему не терпелось поделиться новостями.

– Послезавтра Бобров будет стреляться на дуэли. Представляете? Наш душка Бобров.

– Та-а-ак. Мне нужны подробности, Дмитрий Иванович. Из-за чего? С кем?

– Причину точно сказать не могу. Они с Сашкой набрали в рот воды, как рыбы, и не рассказывают. Вроде как, по словам Марьи Алексевны, Пётр спас рыжую от плохой компании. При этом подрался с кем-то там и получил в ногу удар шпагой, к счастью, отделался царапиной. Привёз Сашку в особняк княгини, а после получил от «похитителей» рыжего сокровища вызов по всем правилам.

– А что Марья Алексевна?

– В полном восторге. Говорит, что не видела таких страстей со времён балов Анны Иоанновны.

– Ещё лучше, – я прошёлся по гостиной, прикидывая, с чего начать: придушить Сашку или спасать Боброва. – Ты не сказал, с кем он собрался стреляться.

– Ерунда, какой-то толстый недоросль, даже Пётр его легко застрелит. Он вроде говорил, что это сын Шереметева.

– Ещё раз повтори, Дмитрий Иванович: с кем Бобров должен стреляться?

– С сыном, – Киж, глядя на меня, заподозрил неладное и перестал довольно лыбиться, – Шереметева.

– Ёшки-матрёшки! Хорошенькие новости.

Обоих придушу! Сначала Александру, скандалистку эдакую, потом Петра, чтобы знал, кого на дуэль вызывать. Это же надо додуматься – Шереметева! Не мог вспомнить, что я с отцом этого юноши только, считай, примирился за убийство бастарда? А теперь, если мой человек застрелит его сына, что граф подумает? И во что это может вылиться?

– Константин Платонович, хотите я поеду и… Ногу Боброву сломаю! Он полгода ходить не сможет, и дуэль сама собой отменится. Или Шереметеву руку, чтобы стрелять не мог.

– Дмитрий Иванович, ты иногда как скажешь, так не знаю, плакать или смеяться.

– А что? – Киж искренне удивился. – Хорошие же идеи. Никто не узнает, что это я, а проблема сама собой решится.

– Бобров мне целым нужен, а не на костылях. А к Шереметеву лучше даже не приближайся, от греха подальше. Когда они стреляются?

– Послезавтра, на рассвете.

– Значит, успеваем. Утром едем в Муром и решаем вопрос без членовредительства.

– И я!

Вихрем в гостиную ворвалась Ксюшка в ночной рубашке.

– Здрасьте, дядя Дима, – пронеслась она мимо Кижа и остановилась передо мной. – Я тоже поеду в Муром!

– Ксения, кажется, кто-то должен давно спать, а не подслушивать разговоры.