– Э… Заколдуешь, чтобы лицо другое было?

– Нет, – я рассмеялся, – кое-что другое сделаю. Только сначала надо с Марьей Алексевной обсудить. Мы тебя спрячем так, что ни один сыщик не найдёт.

Так за разговорами мы незаметно и дошли до камней. Там пришлось напустить на себя строгий вид и заняться с Таней дыхательными техниками. Упражнения давались ей тяжело, я придирался, требовал повторять раз за разом и не давал девушке спуску. Не самое приятное занятие, должен заметить, но я действовал по принципу: хочешь добра человеку – учи без послаблений. Тем более что с Талантом шутки плохи, по себе знаю.

– Константин Платонович…

– Кхм!

– Костя, – Таня зажмурилась и тряхнула головой, – Костенька, я не чувствую никакого Таланта. Вот ни капельки!

– Даже не пытайся его специально искать. Он сам проявится, когда придёт время. По себе знаю, Талант никогда не опаздывает, он приходит вовремя.

– Хорошо, – она вздохнула с сожалением, – а так хочется его пощупать.

– Тогда повтори последнее упражнение. И не напрягайся так на вдохе, будто собираешься лопнуть…

Нашего возвращения в усадьбу с нетерпением ждали.

– Константин Платонович! Как я рад вас видеть! Только узнал, что вы вернулись, так сразу к вам.

Добрятников обнял меня по-дружески и кивнул на Ксюшку.

– Простите, но снова перекладываю на вас заботу о своей дочери.

– Ксения, опять? – я вопросительно поднял бровь. – Как в прошлый раз?

– Нет-нет, что вы, – заступился за рыжее чудо отец, – она старалась, даже больше, чем я рассчитывал. Первые три дня – идеально. Затем хорошо, терпимо. А потом… Потом у нас закончились куры, а у нашей мамы нервы.

Девочка бросила на меня жалостливый взгляд. А Мурзилка, сидевший у её ног, только презрительно фыркнул. В наш курятник он не ходил никогда, предпочитая питаться от щедрот ключницы и повара, а вот чужих птиц принципиально терпеть не мог. Но не охотился, как обыкновенные коты, а действовал изощрённо: приходил в курятник, садился в центре и выбирал жертву, на которую пристально смотрел. Птичка от такого внимания начинала носиться кругами, а затем и вовсе помирала от страха. Мурзилка забирал добычу, относил в укромное место и устраивал пиршество.

– Пётр Петрович, я компенсирую потерю ваших бедных кур.

– Господь с вами! Это всё мелочи и ерунда. А вот смотреть, как ваш тигр их изводит, – просто мурашки по коже. Слуги на ночь запираться стали, чтобы он к ним случайно не зашёл.

Я пообещал, что больше не позволю Ксении возить с собой кота. Куры курами, а доводить семейство Добрятниковых до нервного срыва в планы не входило.

Кстати, Мурзилка отнёсся к возвращению моего Таланта со всем вниманием. Подошёл, обнюхал меня, потёрся о ногу и стал проситься на руки. Пришлось взять заразу эдакую. А ведь весу в нём, пожалуй, почти пуд будет. Если и меньше, то не слишком сильно. Это уже не Мурзилка, а целый Мурза получается.

Добрятников пробыл у нас до вечера. Рассказал последние печальные новости о смерти императрицы и слухи о новом императоре Петре Фёдоровиче.

– Помяните моё слово, Константин Платонович, добром это царствование не кончится.

– Почему вы так думаете, Пётр Петрович?

– Вы помните времена Бирона? Ах да, вы слишком молоды для этого. А я прекрасно помню. Так вот что вам скажу: Бирон не был таким страшным мздоимцем и деспотом. Вполне толковый человек, получше многих наших царедворцев. Но имел несчастие быть немцем в глазах нашего дворянства. А оно терпеть не может над собой любых иностранцев. Хоть наши князья, графья и простые помещики восторгаются всем заграничным и благоговеют перед авалонскими и французскими «мудрецами», дома они со всей ненавистью обрушиваются на иностранца, взявшего хоть толику власти над ними.