Но страшно мне не от его тона. Другое заставляет мое сердце сжаться…

Марк Туманов… Мне послышалось?

Около девяти месяцев назад я должна была явиться к нему на собеседование, но вместо этого переспала с одним из его подчиненных. Из рекламного отдела, на который я сейчас работаю… Это очень злая ирония судьбы! Хуже будет, если Туманов устанет возиться со мной лично – и перепоручит это… тому самому Никитенко.

Разве смогу я разговаривать спокойно с мужчиной, который не выходит у меня из головы? С отцом своих детей?

Мне резко становится жарко. Импульсивно открываю окно, но вспоминаю о малышах – и собираюсь захлопнуть как можно скорее, чтобы сквозняком их не продуло. Однако порыв холодного ветра бьет по старой створке. От неожиданности отпускаю ее, а она со звоном стекла и дребезжанием рамы распахивается настежь.

От громкого звука малыши пугаются. Секунда – и уши закладывает от их криков, жалобных, ошеломленных. Прикрываю динамик телефона рукой, но осознаю, что это глупо. В комнате стоит такой ор, что босс не может не заметить.

- Что это? – хрипло и растерянно уточняет Туманов.

И опять вызывает смутные чувства.

Но мне не до глупых галлюцинаций – необходимо рыжиков успокоить. Между злым боссом и детьми я выбираю последних. Потому что они - мой новый смысл жизни.

- Извините, я перезвоню, - одной фразой, кажется подписываю себе заявление на увольнение. И отключаюсь, подводя черту.

Пытаюсь все-таки закрыть окно, лихорадочно борясь с расшатанной рамой. Тем временем Артем переходит на ультразвук, а Анечка – мяукает нараспев. Едва не выдавив стекло, я все-таки выхожу из этой битвы победителем, правда, растрепанным и продрогшим. Но о себе думать некогда – я мчусь к рыжикам. Подбегаю к кровати и резко врастаю в пол, обращаясь в живую статую. Стою и моргаю, а глаза слезами бессилия наполняются. Ведь я… не знаю, кого из малышей первым хватать на руки.

- Тш-ш, - шикаю аккуратно, но они не слышат даже. – А-а-а, баю- бай, - напеваю срывающимся голосом.

Все тщетно. Ночной концерт по заявкам в самом разгаре. И достигает своей кульминации. Пиком становятся пару не слишком настойчивых ударов по ту сторону стены: видимо, все-таки испугала я бабулю. Да и те тут же затихают. Чего не скажешь о двойняшках.

- Откуда у вас сил столько. Сами крошки, а орете… - размышляю вслух. – Тьху-тьху на вас, лишь бы здоровые были, - осекаю себя. И так достаточно скоропалительных слов наговорила, пока вынашивала моих рыжиков. Теперь корю себя за все. А особенно за то, что жалела о беременности…

- Все будет хорошо, - сама не понимаю, кого успокаиваю: рыжиков или… себя. – Вы просто испугались, а я вас успокою.

Делаю глубокий вдох, впуская в легкие жизненно важный в этой ситуации кислород. Медленно выдыхаю, чувствуя, как немного проясняется сознание. Тут же в мозг врезаются жалостливые голоса детей. Но теперь воспринимаю их иначе.

Поразмыслив, сначала сама устраиваюсь на кровати, потом беру Анечку, потому что с ней проще обращаться, укладываю ее на левую руку. А правой – осторожно поднимаю Артема. Вместе с детьми откидываюсь назад, опираюсь спиной о подушку – и начинаю укачивать обоих.

Мычу какие-то звуки, издалека напоминающие колыбельную, ведь сил на что-то большее не осталось. Я опустошена. Испугана. Одна. Но обязана справиться. Теперь точно нет пути назад.

И я не хочу отступать. Материнский инстинкт оказался сильнее циничного расчета. И я отдаюсь ему без остатка, растворяясь в новых для меня эмоциях.

Постепенно успокаиваюсь, а двойняшки будто чувствуют мое настроение. И как по волшебству затихают. Согреваю их своим теплом – и самой жарко становится. Не замечаю, как проваливаюсь в дрему.