– Недоброе, Лена, недоброе, вот твои дела на весь день, справишься? – подталкиваю близнецов к ней, хотя те пятками упираются в пол.

Женщина растерянно открывает-закрывает рот, вопросительно переводя взгляд с мальчишек на меня.

– Да-да, конечно, – наконец, дает согласие.

Я же облегченно выдыхаю, расслабляя галстук.

– Благодарю, – иду в сторону своего кабинета, затем говорю: – Когда придет моя свояченица Ева Стоцкая, сразу же ее ко мне в кабинет! Распорядись, чтобы внизу безоговорочно ее пропустили. Не забудь!

– Хорошо, Давид Эльдарович.

Захлопываю за собой дверь, не слыша ее слов. Выдыхаю и сажусь на свое кресло. Настроение совершенно нерабочее. Всё время поглядываю на часы, сижу как на иголках, распаляя свою злость в огонь гнева. И когда раздается стук в дверь, я уже на пределе. Вот он, момент ИКС!

Ева появляется на пороге с каменным выражением лица, но в глазах я отчетливо читаю страх. Она делает шаг вперед, закрывает за собой дверь. И не потому, что кто-то может услышать, а скорее из желания чем-то занять руки.

– Явилась, – язвлю, резко встаю с кресла и огибаю стол.

И когда она оборачивается, то отшатывается, не ожидая увидеть меня прямо перед собой.

– Ты звал, – хрипит, затем прокашливается, обхватывает ладонью шею.

И поза у нее такая беззащитная, что заставляет мою выдержку расплавляться, течь, пока я не встряхиваю голову. Стоп, Давид, держи себя в руках. Хватаю ее за локоть и притискиваю ближе.

– Ты обманула меня, Ева, – цежу, со свистом выдыхая воздух сквозь зубы. – Сказала, что сделала аборт, а сама...

Многозначительно и угрожающе нависаю над девчонкой, подавляя ее своей фактурой. И это действует, но не так, как я того хотел. Вместо испуга она лишь гордо вздергивает подбородок и упрямо поджимает губы.

– Не твое дело, Давид, – злится, но не отрицает, уже хорошо, прогресс. – Ты оплатил аборт и получил то, что хотел.

Стискиваю кулаки, злясь от ее намека на товарно-денежные отношения. Уж кто бы говорил. Лицемерка чертова.

– Это мои дети, Ева, а ты посмела всучить им чужого мужика! – встряхиваю ее за плечи, практически рычу.

– Олег – хороший отец, – сама своим словам не верит, вон как голос ломается. – Во всяком случае, лучше, чем ты.

И слова ее больно бьют по моему самолюбию, разрывая терпение в клочья.

– Ты этого не знаешь, Ева, – говорю ей с яростью в лицо, а затем хмыкаю: – Вопрос в другом. А хорошая ли ты сама мать, раз выбрала своим детям такого никчемного отца? Лишила родного, любя...

– Заткнись! – вдруг толкает меня в грудь, бьет своими кулачками. – Заткнись! Ты!

Перехватываю ее за запястья, жестко фиксируя и не давая двигать руками.

– Не зли меня, – произношу как можно более холодно. – Я заберу детей себе, хочешь ты того или нет! – Принимаю взвешенное решение, а затем говорю то, о чем потом пожалею, но желание ранить ее сильнее, чем здравый смысл: – Из Миланы ведь неплохая мать выйдет, правда?

Вижу, как перекашивает лицо Евы, дергается мышца на щеке, а в глазах появляются паника и страх. Сожаление об этих словах тут же овладевает мной, ведь я лишь хотел этим ее уязвить. За то, что выбрала когда-то не меня. Отплатить той же монетой. Но причинил боль не только себе.

– Я не отдам вам детей! – хрипит, обхватывает горло двумя руками, словно ей тяжело дышать.

Молчу. Злюсь на ее упрямство. Мул, не иначе.

– Ты скрыла от меня сыновей! – после паузы говорю твердым голосом, не оставляя сомнений, что зол и настроен решительно подтвердить свое отцовство. – Думала, что тебе сойдет это с рук?

Девчонка пугается и делает шаг назад, затем еще один и еще, пока не упирается спиной в прохладную поверхность стены. Пытается прийти в себя после моих слов. Но мне совершенно не до сантиментов.