– Да. Лепечет что-то… Не знаю, как понять! Вчера он так пылко говорил про абстрактную живопись. Про гений Кандинского. А сегодня в голове у него застрял какой-то вылизанный кич! зимняя картинка! Еще и с лошадью, запряженной в сани…

– Народный вкус. Он и во сне завоевывает толпу.

– Тебе смешно… Да, я искусствовед. Да, популяризатор. Но ты же знаешь, – со страстью продолжает Ольга. – Кандинский – это моя жизнь. Это мое всё. Кандинский! – вот где философия линии, вот где буйство красок, неистовство, интеллект…

Спящий Артем, перебивая, выкрикивает:

– Пейзажик!


– На митинге сегодня обрати внимание. Когда Артем выступает, он говорит про народ… и еще про Население. Он различает народ и население… Ты в этом понимаешь? – спрашивает сестру Ольга. – Народ, население, толпа. Я пыталась понять… Для меня это сложно.

– Нервничаешь?

– Ужасно!

– Он, Оля, бедноват, да?.. По телевизору я заметила. Плохо одет.

– Сейчас все плохо одеты.

– Но когда вчера… нет, позавчера… Когда Артем был здесь, у тебя, я отметила, что на нем новый, только что купленный пиджак. И рубашка…

– Инночка!.. Пиджак! Рубашка!.. Это все глупости! Я так боюсь главного – боюсь, что поспешила, поторопилась к нему, дернулась. Сразу постель… Я, в сущности, мало Артема знаю.

– Передай его мне, я узнаю побольше.

– Моя сестричка все шутит.

– А вот не ной, дорогая.

– Известный человек. Уже популярный. Наверняка на нем будут виснуть женщины.

– Виснут не женщины, а бабы. И пусть!.. Моя дорогая старшая сестра… Что это ты замолчала? Что за пауза?

– Взяла чашку чая.

– А!.. Я думала, он проснулся.

– Спит.

– А пока спит, вяжи его покрепче к постели.


Артем кричит со сна:

– Пейзажик!


– Расслабься, Оль. Он хороший мужик. С хорошим именем… На десять лет тебя старше. Десять!.. Это же классика для стойкой семьи!

– Ты так убедительна.

– Добавь – и так одинока.

– Ну-ну!.. Тебе только двадцать шесть.

– А тебе только тридцать. Чего ты боишься?!. Как это у нас говорилось. Вспомни. Подсказка поколения. Романы романами, но не забудь побыть замужем.

– Я как-то слишком быстро с ним сроднилась. За мной водится женская слабина. Живу его делами. Его мыслями… Его мелочами… А еще вдруг этот гадкий слушок. Дядь Кеша и дядь Петр принесли…

– Они и мне звонили. Слушок пущен специально… Но Артема не запачкать.

– Уверена?

– По всей Москве слышно – Константа, Константа!.. Кто в нашем районе борется с цензурой? – Артем Константа! Кому прочат высокий пост в Московской думе? – Артему Константе!..

– Ну зачем, зачем он политик! Отец сколько мог внушал мне отвращение к политикам.

– Но Оля! А как же речь Артема о цензуре! Знаменитая речь!.. Она прогремела! Она уже в истории!


Сонный Артем о чем-то предупреждает сча́стливо разговорившихся, расщебетавшихся сестер. Словно бы издалека, строго погрозил им пальцем:

– Пейзажик!

* * *

– Ладно. Всё. Уже утро, – говорит Инна. – Я одеваюсь… А ты пока погадай по Кандинскому. Погадай себе, а заодно и мне.

– О чем?

– О нынешней ночи. О сегодняшнем звездном дне.

Ольга берет в руки пульт и наугад направляет в сторону репродуцированных работ художника.

– «Синий всадник»?

– Как хочешь…

Замелькало… Репродукции поочередно вспыхивают и гаснут. Но Ольга трусит и откладывает гадание:

– Нет, Инночка. Не хочу… Записи громкоголосы. Боюсь его разбудить.

– Кандинского?

Тихая ночная шутка. Сестры тихо смеются.


Техническая изюминка.

Развешанные на стенах К-студии репродукции известных картин В. В. Кандинского снабжены краткими магнитофонными записями – нацель пульт, нажми кнопку, и востребованная тобой (или напротив – тобой не жданная, выкрик оракула) картина, высветившись, «заговорит».