– Что? – простонал он на последнем дыхании, а я так перепугалась, что чуть не поседела.

– Сердце? Водички?

Схватила за горло хрустальный графин, стоявший на низком столике около куцей кушетки, обтянутой когда-то бирюзовым бархатом.

– Не надо… – просипел ректор, но я уже плеснула живительной жидкости в стакан и, движимая исключительно заботой о ближнем, ринулась на помощь к любимому наставнику.

Наставник, отчаянно тряся головой, помощи отчего-то воспротивился, хотя хрипел из-за стола, как человек, если не умирающий, то определённо тяжело больной.

– Мне совершенно не сложно, – заверила. – Я же вижу, вам нужно.

Нурэ Гоидрих странно хрюкнул, словно смешком подавился, а в следующий момент я зацепилась за край толстого ковра и в полёте выплеснула содержимое стакана ректору в лицо.

– Ааа! – заорал он дурным голосом, закрывая лицо руками. Попытался выбежать из-за стола, ударился бедром об угол, споткнулся о всё тот же многострадальный ковёр и с жутким грохотом рухнул прямо на столик с напитками.

– АА! – повторил ещё более экспрессивно, добавив пару словечек из тех, что приличным девушкам знать не положено. – Чтоб тебя, Бренди… Предки, как больно-то…

Я выпрямилась и испуганно моргнула.

– Проклятье, как же жжёт.

– Может, водички?.. – неуверенно предложила я.

– Ничего не трогай! – взревел ректор. – Стой, где стоишь! И, ради магии, даже не шевелись!

Обиженно поджала губы, а когда ректор сослепу напоролся ладонью на кусок стекла, даже улыбнулась зловеще. А нечего девушку обижать. Но потом, несмотря на запрет, движением руки убрала в сторону осколки и грязь.

Нурэ Гоидрих, шипя и щурясь, тёр ладонями глаза, и я только сейчас додумалась поднести к носу стакан, который всё ещё держала в руке. Терпкий, жгучий аромат с привкусом пшеницы и мёрзлой брусники, ударил по рецептам – и я передёрнула плечами.

Гадость какая!

– Наставник, простите, пожалуйста! Могилами предков клянусь, я не знала, что у вас в графине для воды беленькая…

– Лучше молчи, – просопел он и, вспомнив о том, что предки наделили его магией, прекратил бессмысленно водить ладонями по лицу, и очистился, встряхнувшись, как большой (злой) пёс.

– Шфуу, – выдохнул с силой, отряхнул костюм, опять-таки – магией и вернулся за свой стол, с ненавистью поглядывая в сторону ни в чём не повинной кушетки.

Сел в кресло. Жестом предложил мне не надеяться на силу собственных ног. И только после этого хмуро буркнул:

– Ну?

– А?

– Что уже натворила? Признавайся?

– Я? – Широко распахнув глаза и прижала руку к груди. Да после ночного побоища на этаже наших недоученных боевиков я даже дышу по расписанию! Какое там «натворила»?! – Чиста и невиновна!

– А улыбалась тогда зачем? Знаю я тебя, нуре Алларэй! Из тебя в этом кабинете проще было непристойность выбить, чем улыбку. А тут вдруг вошла вся такая из себя…

– Какая? – растерянно прошептала я.

– Сияющая одухотворённостью и благодарностью! – рявкнул нурэ Гоидрих.

Я смутилась и потупилась.

– Ничего подобного, – проворчала, посматривая в угол, где смертью храбрых полёг не один литр горячительных напитков. – Просто я похвастаться хотела, как хорошо первый день в ясельной группе прошёл.

Ректор виновато почесал висок.

– Да? Ну, прости тогда… Но точно из-за этого? – Я кивнула, а он вздохнул. – Хорошо.

И тут же встрепенулся, насупил рыжие брови и, суетливо отводя взгляд, выпалил:

– Кстати, о студентах, раз уж вы сами этот разговор подняли… И я помню, что мы… что вы… В общем, если коротко, то мне таки нужны имена ваших партизанов. У МК к ним назрела парочка вопросов.