— Не плачь, детка, — Олаф сложил карты в стопку и не удержался, шутливо щелкнул южанку по носу. Та сморщилась, словно обиженный котенок, и послала к демонам. Боевая девочка, славная! Ей понравится то, что они для нее придумают.
Южанка действительно была забавной и сладкой, как сливки с медом. В горах таких не водилось, здесь девушки взрослели и грубели рано. И умнели тоже. А эта вроде и возрастом — пора под венец, и из клана благородней некуда, а по сравнению с подружками Олафа все равно что дитя. Вон глаза распахнула обиженно, как же, обыграли бедную.
Олаф поспешил уткнуться в чарку, чтобы скрыть довольную улыбку. Дежурства братьям-Медведям выпадали часто. Не то чтобы в селении всерьез опасались налета, просто за дорогой положено приглядывать. Заняться в дозоре особо нечем. Из дерева и кости резать, стрелы чинить и в карты перекинуться. Карточные игры были в ходу самые разные. Ройз они с братом считали простым. Куда интереснее разложить партию в “Кольчугу героя”.
Шельмовать Олаф тоже умел, но тут даже не пригодилось: птичка настолько боялась проиграть круг, что проиграла лот. И теперь хлопала ресницами, пытаясь понять, как ее угораздило.
Олаф кивнул Холегу, чтобы тот сдавал второй лот. Встал, стащил с лавки песцовое одеяло. Зверей поймали прошлой зимой, так что мех был богатый и мягкий. Кинул на пол к остальным шкурам — не скрываясь, прямо на глазах у южанки. Пусть понервничает. Тот, кто дергается — ошибается чаще.
Птичка зыркнула волчонком, но упрямо тряхнула головой и взяла свои шесть карт с доски.
Олаф сунул ноги в тяжелые унты, подхватил с лавки старое шерстяное одеяло, все в заплатках. Его пользовали как ветошь, но для дела оно еще годилось. Накинул на плечи плащ и вышел за дверь — проведать лошадь, да и посмотреть, не случилось ли чего. Какую бы сладкую детку к ним ни занесло — дело прежде всего. Да и отвлекаться потом неохота. Жаркая будет ночка, да…
Лошадь Холег обустроил хорошо. Та дремала, прислонясь к стойлу, и только тряхнула гривой, услышав шаги.
Подветренную стенку замело снегом под самую стреху, но Олаф все равно стащил с чердака еще пару кубов пыльного прошлогоднего сена и поставил там, где померещились щели. Сквозняк стих.
Поправил на крупе попону, накинул поверх шерстяное одеяло. Лошадь благодарно ткнулась в шею, выдохнув облачко пара.
— Отдохнешь до вечера. Неча в такую погоду копыта снашивать, — Олаф похлопал по черной морде и запер дверь, оставив для тепла большой застекленный фонарь с парой толстых свечей.
На улице ветер набирал силу и завывал между редких сосновых стволов ведьмиными голосами. Снег стал колючим и сухим. Олаф по-звериному втянул воздух ноздрями. Пахло только снегом, камнем и старой хвоей. Еще бы, в такой буран любой зверь спрячется в нору.
Олаф постоял минуту, вслушался в далекий грохот горного обвала и захлопнул дверь. Стряхнул успевший промерзнуть и закаменеть плащ и зашел обратно в комнату. Вовремя.
Холег взял первый круг и теперь нарочито медленно сдавал второй. Читать поступки брата было так же легко, как и угадывать его желания. Во всяком случае те, что касались ебли.
У Холега, если присмотреться, сейчас стояло так, что здорово давило на мозги, но играть это ему не мешало.
Олаф бесшумно прошел в угол, к большому сундуку, поднял крышку, порылся, вытащил на свет кувшинчик с широким горлом, запечатанный воском, и беззвучно опустил крышку обратно. Им ведь хочется, чтобы птичка стонала от удовольствия, а не от боли? Тогда то, что в кувшинчике, очень даже придется ко двору.