Во-первых, площадь. Особняк (а по-другому называть это строение язык не поворачивался) был поистине величественными, но вместе с этим совершенно не впечатлял габаритами.

Во-вторых, статуи. Да-да, именно они. Перед главным входом (уверена, был еще один, с обратной стороны), и над вторым этажом, в углублениях между окнами, под самой крышей. Горбатые крылатые гаргульи смотрели на меня сверху своими пустыми каменными глазами, открыв пасть в немом крике, поднимая полчища мурашек по телу, а внизу, на земле, вход охраняли два льва, оскалившиеся и обнажившие острые клыки. Без крыльев, вполне себе обыкновенные, но выполненные с такой анатомической точностью, что казалось, будто они вот-вот оживут и набросятся, раздирая плоть на лоскуты.

В-третьих, впечатление произвели заросли цветущего в это время года шиповника по всему периметру забора. Ну и, конечно, зеленый плющ, тянущийся от земли по зданию вплоть до самой крыши.

Неформально, несуразно, отталкивающе, безобразно, несовременно.

– Я влюбилась… – брякнула, не в силах сделать ни шага.

Завороженная угловатостью, загипнотизированная зеленью обвивающей серый камень растительности, заинтригованная вычурной мозаикой.

Все, что я хотела – как можно скорее попасть внутрь.

И Воронов охотно, но мягко, подтолкнул меня под спину, принуждая двигаться вперед.

***

Разочарование накрыло с головой, едва я переступила порог дома.

– Тут все не так… – я слабо простонала, поморщилась и капризно надула губы.

– Знаю, – печально вздохнул Воронов и добавил с неприкрытой брезгливостью: – Ремонт.

Имел место быть.

Совершенный, богатый, красивый.

Такой правильный, такой идеальный, что вызвал острый приступ отвращения.

– Чувствую себя обманутой… – кривлюсь, иду дальше, ощущая его горячую ладонь на своей спине.

– На втором этаже лучше, – обещает, мягко водя большим пальцем по тонкой ткани блузки, – окна менять не стали, если мысленно убрать интерьер…

– Начнем с первого, – очухалась, делая поспешный широкий шаг, чтобы только не чувствовать его ненавязчивого прикосновения.

Покосилась на него через плечо (раньше он себе таких вольностей не позволял), а он начал вещать с ленцой, оставаясь на шаг позади:

– Мрамор, хрусталь, мебель под старину, но, конечно, новая. Все очень гармонично. Светло, просторно, уютно.

«Неправильно!» – заорал внутренний голос, но я сдержалась, медленно прохаживаясь из комнаты в комнату.

Территория была большой, соток тридцать, не меньше, а сам особняк хоть и внушал трепет, но внутри казался еще меньше, чем снаружи. Кухня со встроенной техникой, большая гостиная с настоящим камином и выходом на веранду, столовая, ванная комната и широкая лестница – вот и весь первый этаж.

На втором – три спальни, две из которых имели отдельную ванную комнату, хозяйский кабинет и неприкаянное пустое пространство у витражных окон.

– Тут стоял рояль, – хмыкнул Воронов. – Огромный, черный и жутко пыльный, но вписывался идеально. Банкетка продавленная, зеленым гобеленом обтянутая, педали потертые… шик. Фотки остались, могу показать.

– Странно это… – протянула задумчиво, подходя ближе к окнам, разглядывая мозаику. – Бабка жила тут до глубокой старости и ничего.

– Мы не знаем, от чего у нее сердечко прихватило.

– Привидение увидела? – хмыкнула, мельком оборачиваясь.

– Днем все храбрые, – фыркнул, продолжая подначивать. – Утром на тебя посмотрю. Дом живет своей жизнью. Кстати, беруши не помогают.

– Их в уши надо вставлять. Ты знал? – отвечаю между делом и немного отхожу, чтобы видеть весь витраж.

– Хочешь поучить меня правильно вставлять? – спрашивает шепотом, неслышно подойдя со спины.