В какой-то момент по вине жутковатых завываний шамана мне пришлось зажать уши руками, и я подумала, что с выводом о звукоизоляции поторопилась.

Наконец обряд стал близиться к концу. С чего я так решила? Потому что Геннадий достал из большого пакета какую-то коробку и поставил на стол, окошком в противоположную от меня сторону, лицом к шаману. Почему я говорю про окошко, если его не видела? Потому что сейчас, возвращаясь мысленно к ритуалу, я начинаю понимать, что в той коробке была кукла, которой должны были подсадить часть моей души через мой биоматериал, а где вы видели в продаже такого рода игрушки в закрытых наглухо коробках? Во всяком случае, на видимой части квадратной картонной упаковки не было никаких рисунков, просто черная коробка с какими-то надписями. Но я в тот момент особенно ее не разглядывала, завороженная шаманом, бубном и дымящейся чашей.

И вот, отложив бубен и перестав петь, шаман подошел ко мне, взял меня за руку и посмотрел в глаза. Я подумала, что он спросит что-то важное (судя по чрезвычайно серьезному выражению лица, как минимум выйду ли я за него замуж), однако в этот момент мир завертелся вокруг меня. Я видела только черные глаза шамана под густыми нависающими бровями, окруженные размытым калейдоскопом света, тени, разноцветных предметов и лиц остальных людей, а потом вдруг и эти яркие, пронзающие тебя насквозь очи пропали. Я потеряла сознание.

«Что там все-таки дымилось в чаше? – гадала я, открывая глаза. – Наркотическая трава?»

Увиденное меня поразило. Я почему-то лежу под одеялом абсолютно голая. В той самой кровати, где ночевала сегодня. Через шторы пробивается солнце. А в комнату, постучавшись (как потом выяснилось – повторно), заходит Людмила и говорит своим тихим вкрадчивым голосом, что мне пора вставать, умываться, завтракать и собираться. Оказывается, это она меня разбудила своим стуком.

– Куда? – спросила я.

– Туда, – таинственно ответила мадам.

Позже выяснилось, что, когда я лишилась сознания во время ритуала, они смогли привести меня в чувство, и действо еще продолжалось какое-то время. Потом мы вели долгие задушевные беседы за каким-то травяным чайком (Людмила называла это настойкой целебных трав, собранных шаманом), затем поужинали, я заявила, что устала, и ушла спать. То есть никто не переносил меня с первого этажа в спальню на второй, не раздевал и не укладывал, как я вначале подумала. Соответственно, я даже не могла возмущаться на их посягательства на мою половую неприкосновенность. Они либо не признавались, что сняли с меня всю одежду без моего разрешения, либо я реально ничего не помнила и совершала все эти действия сама, на автопилоте. Следующий вопрос, который у меня возник: а что было на самом деле в том волшебном чае, или настойке? Но задавать его я не стала. Все равно ведь не признаются. По-хорошему, нужно было бежать сдавать анализы, чтобы убедиться, что мне подмешали какой-то наркотик, и заявлять на них, ведь такого со мной раньше не происходило. Но как в этой дыре найти нормальную клинику?

В общем, надев домашний костюм, который я собиралась использовать в качестве пижамы, я встала, умылась и села завтракать. Я хотела сперва обрядиться в нормальную одежду, в которой не стыдно предстать перед посторонними людьми, но заметила, что она порвана.

За поеданием тостов и яичницы я рискнула задать вопрос:

– А вы не знаете, что случилось с моей водолазкой? Она разошлась по шву.

– Нет, Жанночка, не знаю. Когда ты вышла из-за стола и отправилась к себе в спальню, с твоей одеждой было все в порядке! – искренность, с которой говорила женщина, было бы тяжело подделать, и все же… – Я могла бы тебе одолжить свою, но размер, боюсь, не подойдет, больно ты худенькая… Дать тебе нитки зашить?