Продолжают ходить кругами. Я все-таки выгляну».

До моих ушей донесся шорох. Лиза не стала выключать диктофон. Она держала его в руках, поднимаясь с кровати и подходя к окну. Все это было слышно, даже отдергивание занавески.

«Это кошка, – заговорила девушка снова, и в ее голосе слышалось облегчение. Я выдохнула вместе с ней, видимо, от излишка эмпатии. Переживать все-таки нужно за себя, а не за постороннего человека, который, возможно, уехал отсюда целым и невредимым и просто забыл о записях, похоронив свои страхи вместе с самим диктофоном под дубовой доской сортира. – Просто черная кошка, – продолжала она, как-то странно хихикая. Наверно, от пережитого стресса. Или, опять же, влияние наркотических средств. – Ходит кругами, как Кот Ученый. Ой! – вдруг вскрикнула она, и я вздрогнула, испугавшись вместе с ней. – У него горят глаза! Нет, вы не подумайте, не желтым, как обычно… А красным! У кота в темноте горят красным глаза! Что… Нет! Он смотрит на меня! – Шелест текстиля: Лиза, по всей видимости, занавесила окно. – Боже мой, какой ужас… Я что, с ума схожу? Почему у него светятся глаза красным цветом? Так же не бывает! Он что, оборотень, этот кот? Или и вправду леший?»

Эта запись закончилась. Я решила сделать небольшой перерыв и пообедать. Странно, я уже не относилась к записям так серьезно, как вначале, понимая, что в них нет ничего потустороннего (кроме кота, конечно, но если подумать, и это можно объяснить – опять же, отравленной водой, ведь фотографию через диктофон не передашь, и все это по-прежнему лишь с ее слов), однако мне так не терпелось продолжить их слушать, что я даже не стала доедать рыбу. Только куснула хлеб (и тут же пожалела, поскольку его захотелось запить, но я дала себе зарок не притрагиваться к канистре) и, жуя, побежала обратно в спальню. Наверно, это можно было объяснить скукой. Невзирая на страшные события, происходящие здесь, мне нужен был какой-то захватывающий сериал, чтобы уйти от своих проблем, как поступают абсолютно все люди после работы. Тем более, повторюсь, на тот момент я считала, что все «страшное» объясняется рационально.

Вернувшись на кровать, я нажала на «плей».

«Нет, это невозможно! Они теперь поют, а не только разговаривают! Самая мерзкая песня для меня – это «Лиза» Губина! Я не помню, говорила ли уже почему? Мысли путаются, я хожу и повторяю одно и то же, и слова, и действия… Короче, бывшие подружки постоянно ее напевали в качестве издевки, напоминая мне, что папа меня бросил! И вот эти омерзительные куклы дружно, хором в пять, а то и больше голосов, распевают эту песню! Все громче и громче!»

Здесь я подумала над тем, что моя нелюбимая песня – это «Во поле березка стояла». Вообще не люблю все народные сочинения, но эта занимает топовое место в списке. Все потому, что мои родители-алкаши, напившись, всегда голосят именно ее. И мне явно было бы неприятно, возьмись кто-то за исполнение этой песни при мне, тем паче неодушевленные предметы…

Лиза тем временем продолжала истерить: «Я пытаюсь успокоить себя тем, что это происходит только в моей голове, но мне это не помогает! Они всё поют и поют! Слышите?! Я протяну руку с диктофоном ближе к стеллажу».

И тут… Я всегда полагала, что шевелящиеся волосы – выдумка впечатлительных писателей. Чего только мне не удалось пережить, и в этой Cabin in the woods, и в принципе в жизни, однако впервые у меня волосы приподнялись у корней и зашевелились на голове.

Я услышала тихий хор мерзких детских голосов.

«Лиза, не улетай! Лиза, не исчезай!»