– В каком смысле? – спросила я удивленно.

– Ну, это если в двух словах, конечно.

Я попыталась разглядеть в ее лице хотя бы намек на шутку, какой-нибудь подвох, специальный розыгрыш для нового психотерапевта, но нет.

– Когда я попадаю внутрь, – она натянула шляпу на голову, – я переношусь в другую жизнь. Я могу лазить по горам, нырять в море, бегать по лесу под дождем. Я могу переходить реки, прыгая с камня на камень, могу кататься на лыжах. Однажды я даже прыгнула с парашютом. Мы были недалеко от пляжа, и я чуть не приземлилась прямо на воду.

Здесь, внутри, я танцевала часами, путешествовала по многим странам, занималась разными видами спорта: футболом, бейсболом, теннисом. Я даже как-то видела себя с мячом для регби в руках! Здесь меня обнимали, как обнимают тех, кого любят, а не тех, кто умирает. Здесь я тысячу раз целовалась, и, хоть это и звучит невероятно, я даже влюблялась, а другие влюблялись в меня в ответ.

Пока Луна говорила, у меня сжималось сердце. Потому что эта девочка не могла в действительности жить чужой жизнью, не могла оказаться в чужих головах. Она просто рассказывала мне о том, что могут делать нормальные люди и что ей не было суждено пережить никогда. Возможно, она пыталась убедить саму себя.

Это был не первый случай, когда я сталкивалась с подобным поведением у неизлечимо больного человека – создать для себя выдуманную реальность, чтобы убежать от своей собственной.

Тот, кто не был так близок к смерти, никогда не сможет этого понять. Возможно, потому, что большинство из нас не осознают, что у нас все есть. Что мы можем выйти на пробежку, когда захотим, хоть и не делаем этого. Что мы можем перейти реку, прыгая с камня на камень, хотя нам это не интересно. Что мы можем отправиться на прогулку в горы и насладиться природой, хотя у нас нет на это времени. Большинству из нас знаком вкус поцелуев, ощущение бабочек в животе, которые начинают порхать от одного прикосновения, одного взгляда, одного произнесенного шепотом слова. Большинство из нас влюбляются, большинство из нас любят в ответ.

Как разум может защитить тех из нас, кому не суждено пережить ничего подобного? Единственным доступным ему способом – заставив нас поверить, что все это уже было.

Луна продолжала рассказывать мне обо всем, что пережила внутри своей шляпы, пока внезапно не замолчала. Она медленно подняла голову и посмотрела на меня, ища в моих глазах что-то, что помогло бы сохранить ее воображаемый мир. Я поняла это.

– Как давно это происходит с тобой? – спросила я.

– После смерти моей матери. Спустя несколько д-д-дней у меня н-н-начались – так! – сильные головные боли. Как-то утром я проснулась, вся дрожа. К-казалось, словно какой-то великан размозжил мне череп. Когда я открыла глаза, я испугалась по-настоящему: я ничего не видела. Я думала, что ослепла, что – дерьмо! – боль забрала последнее, что у меня осталось.

Это был один из худших дней в моей жизни. В течение нескольких часов я видела только темноту. Потом п-п-постепенно я начала различать тени и вдруг заметила, что глаза как будто открылись внутри моего сознания. Уже ночью, когда совсем стемнело, я начала видеть то, чего никогда не видела.

– В моей г-г-голове постоянно мелькали тысячи образов. Я н-н-не могла открыть глаза от боли. Днем мне нужно было находиться в темноте, но даже так ночью начиналось самое ужасное. Как только я засыпала, мне начинали сниться сны. Я просыпалась, засыпала, снова просыпалась и снова засыпала. И знаете, что самое удивительное? На следующее утро я помнила почти все, что видела во сне.