А я с тех пор стала смыслом её жизни.

Её и нянюшки Тин, воспитывавшей сначала сестричек Мел и Рит, так звали мою маму, а затем и меня.

Ох, как же я её любила! Няня Тин умерла, когда мне было всего девять, через пять лет после смерти родителей, но все легенды и сказки, которые рассказывала мне она, я помню, словно слышала их вчера. Потому что только няня рассказывала мне правду.

А ещё она первой выявила мой дар, в раннем детстве выразившийся в «избирательном слухе»:

– На «на!» – бежит, на «дай» – ветошью прикидывается, – жаловалась тётя соседкам, те смеялись, и травили байки о своих «таких же».

Только я была другой.

Где-то к трём годикам нянюшка вовлекла меня в «тайный заговор», уговорив скрывать то, что я умею слушать очень далеко и не слушать близко. О, эта игра увлекла меня на долгие годы.

Мы с няней Тин запирались в комнате, и она рассказывала мне о мире, о людях, о том, какими великими мы были когда-то. О том, как пришли в мир драконы и всё уничтожили. А я слушала её с открытым ртом и наблюдала слухом за округой. Если кто-то подходил близко, я подавала знак, и мы меняли тему, как настоящие заговорщики.

– Такие вещи нельзя знать ребёнку, – распекала тётя нянюшку, после того как я зазевалась и пропустила её приближение.

– Кто-то должен ей рассказать, – скрипучим старческим голосом возражала няня. – Ты же трусиха, да и запечатана. А я нет. И Касеньку ты не запечатаешь, ты обещала.

– А если ляпнет что? Дитя же, язык без костей, – тётя Мел в самом деле очень волновалась, это я слышала по голосу.

– Не ляпнет, – гордо возражала няня. – Она у нас умненькая.

Я была совсем мелкой, но это признание умности меня так впечатлило, что я запомнила на всю жизнь: наши разговоры с няней – большая-большая тайна.

Жаль, что няня так рано ушла.

Я много о чём не успела её расспросить. Малышкой просто не понимала, что спрашивать. А сейчас бы расспросила о маме. Почему она когда-то сказала «если бы не драконы, мама была бы с нами»? Только ли то, что её не позволили похоронить у нас дома, няня имела в виду?

Может быть для того, чтобы разобраться в этом, я и стремилась в Аррганну. А тётя была против. Она не хотела меня отпускать. Но как обычно, не давила, позволяя выбрать. И тогда я впервые выбрала не то, что хотелось бы ей.

Может тётя Амелис была права, и мне не стоило сюда ехать.

Она во многом бывала права. Например, насчёт того, что метка мне не нужна. А ведь выглядело это довольно странно. Право клеймить дочерей было даровано лишь патрициям, даровано владыками нашего мира – драконами. В моём классе лишь две девчонки обладали меткой рода и гордо задирали свои патрицианские носы.

Ведь метка – это же символ величия. А ещё маяк, по ней можно найти дочь рода, если та попадёт в беду. А ещё она – кнут, вон как жжётся, если я пытаюсь бунтовать. Но раньше я об этом не знала и, несмотря на древность фамилии, метки не носила. И вот ничуточки без неё не горевала.

Я как-то спрашивала тётю, из чистого любопытства:

– Почему у меня метки нет? Ведь мы имеем на неё право?

– Милая моя, конечно имеем. Я сама носила метку дочери, пока не осталась главой рода, – на лицо тётушки набежала тень, как и всегда при упоминании смерти моих родителей. – Но истинное величие не в том, чтобы выставлять его напоказ. Это молодые фамилии радуются, влившись в круг патрициев и получив этот «дар драконов». Мы же можем позволить себе не использовать того, на что имеем право.

– Не использовать?

– Ну, согласись же, куда веселее – не брать то, что можешь, чем страдать по недоступному.