Луна ныне почти вошла в тело, вон, в боках раздалась, краснотой налилась, не предвещая ничего хорошего.

- Я с братом говорил, - признался Томас, ковыряясь в ухе. – Он сказал, что это я Берта убил.

- Вот так прямо и сказал?

- Прямо.

- А ты?

- А я ничего не помню. То есть помню. Только не уверен, что это действительно память, а не игра воображения. Еще сказал, что Ник с ним разговаривал после той истории, когда тебе косу обрезали.

Надо же.

Я не знала. И теперь обрадовалась, как-то совершенно по-детски. Значит, ему было не все равно… но он же был в отъезде? Или нет? Нет, был в отъезде, это точно, но… возвращался?

У него ведь случались каникулы.

Праздники.

И в теории Ник мог бы наведаться, но… почему я не знала? Он не желал встреч?

- Тоже что-то вспомнила? – светским тоном поинтересовался Томас.

- Вроде того. Его здесь не было. Он учился. И приезжал редко. А когда приезжал, отправлял мне приглашение. На ужин. И мы ужинали в его треклятом огромном доме… на день Благодарения. И еще на Рождество. И весной тоже. Но когда приключилась эта хрень, его здесь не должно было быть.

И я знаю, о чем говорю, потому что… потому что каждый приезд Ника был событием.

- Почему он не сказал?

Зря спрашиваю, откуда Томасу знать. Но он пожимает плечами и говорит:

- Может, не хотел ставить тебя в неловкое положение?

Хорошая теория. Мне нравится.

- Пройдемся? – сидеть невыносимо. И я встаю. Томас тоже поднимается, замирает на мгновенье, будто пытаясь справиться со слабостью. Во мне даже совесть просыпается.

Ненадолго.

Но тотчас замолкает. Я ведь не настаиваю. Я просто предлагаю, а уже его дело, принимать предложение или нет. И вообще, он уже большой парень, сам должен думать, что и как.

- Знаешь, ощущение такое, будто я не уезжал, - он сунул руки в карманы просторной кожанки. – Ничего не изменилось. Даже люди не сильно постарели.

- Ага.

Я не уезжала, но пожалуй, была согласна с тем, что в нашей дыре время тянется медленно. День за днем. И еще день.

- Мне бы домой, - я не боялась возвращаться.

Еще чего.

Теперь, когда Билли точно мертв, бояться некого.

- Уверена?

- Не знаю, - я пнула плоский камень. Маму эта моя привычка раздавать пинки камням весьма раздражала. – А куда еще?

- Эшби?

- Вы друг друга интересуете, - хмыкнула я. – Скоро ревновать начну.

- Кого и к кому?

Следующий камень сдвинулся с места. А мне подумалось, что это и вправду по-детски, идти, спрятав руку за спину, чтобы тот, кто рядом, не вздумал прикоснуться к ней.

А он и не думает.

У него свои заботы. И кровь из носу не идет, но Томас все равно им шмыгает.

- Спрашивал?

- А сам как думаешь?

- С тобой всегда было непросто.

- С чего бы? – я вполне искренне возмутилась. Может, я и не была примерной девочкой, которая умеет красиво приседать, взявшись за подол платьица, но чтобы сложно…

- Ты на меня внимания не обращала, - пожаловался Томас и, глянув искоса, тоже пнул камень. – Я пытался привлечь…

- Это когда книжкой по голове шандарахнул? Или когда клей на стул пролил?

- Я клей не лил!

- А кто тогда?

- Понятия не имею, - он сорвал сухую травинку и протянул мне. – А за книжку извини. Дураком был…

…хотелось ответить, что и остался, но неожиданно для себя я эту травинку приняла. И даже присела отведя полы куртки. Прекрасная леди.

Не выдержала и фыркнула.

И Томас фыркнул.

Расхохотались мы одновременно.

- А помнишь, как ты мне гремучку змеиную к куртке прицепила? Я тогда извертелся весь, все пытался понять, где гадюка.

- Помню. Я эту гремучку знаешь, сколько искала?

Он все-таки взял меня за руку. Просто так. И я не стала прятаться. Тоже просто так. Ведь каждому понятно, что ничего-то у нас общего нет. Разве что немного прошлого, которое теперь не кажется таким уж горьким. Пара воспоминаний на двоих.