– Сегодня вечером, мой Гайдин, ты будешь нужен здесь, в лагере. – Она обвела взглядом вершины окружающих долину гор. – Висит в воздухе угроза, я чувствую...

– Ожидание! – вырвалось у Перрина против воли. Морейн сверкнула взором, и богатырю захотелось, чтобы выпорхнувшее словцо укрылось у него во рту.

– Да! – произнесла Морейн грозно. – Ожидание! А ты, Уно, позаботься о том, чтобы твои часовые ночью были особо настороже.

Предлагать воинам быть каждую минуту при оружии не было нужды: шайнарцы даже спали с мечами на поясе. «Спокойной ночи!» – промолвила лишь Морейн, как будто спокойная ночь была для кого-то возможна. С этими словами Айз Седай направилась к своей избушке. Лан остался возле огня совсем ненадолго, только чтобы успеть забросать ложкой себе в зубастый рот ровно три миски варева, после чего бросился вслед за госпожой, и его растворила во мраке ночь.

Глядя в темень, поглотившую прожорливого Стража, Перрин не видел, что собственные его глаза сияют золотом.

– Спокойных всем снов, – пробормотал он. И заметил вдруг, что запах тушеного мяса вызывает у него тошноту. – Уно, у меня третья стража? – Шайнарец кивнул. – Ну что ж, пойдем спать, как советовали. Попробую поспать.

К огню подходили иные жители поселка, и, поднимаясь по склону, Перрин слышал обрывки их разговоров.

Хижина, скромный бревенчатый дом, имела достаточно высокий потолок, позволяющий Перрину распрямиться во весь рост. Щели между бревен были промазаны глиной, давно просохшей. Почти половину тесной избушки занимала грубо сколоченная кровать, под одеялом которой уложены были сосновые лапы. Тот, кто расседлал коня Перрина, к тому же принес и поставил у дверей лук. Повесив топор и колчан с поясом на крюк возле дверного косяка, Перрин разделся и поежился. По-прежнему холодны оставались ночи в предгорьях, зато в холоде не заснешь замертво. А глубокий сон приносит видения, отбиться от которых невозможно.

Кое-как прикрывшись одеялом, воин лег на кровать и, не сдерживая дрожь, холодную дрожь своего тела, стал пристально рассматривать бревенчатый потолок. Наконец пришло забытье и принесло сны.

Несмотря на трепет огня в каменном очаге, гостиную постоялого двора заполнял холод. Потирая свои ладони над языками пламени, Перрин не мог согреться. Холодящий воздух вокруг словно охранял воина, точно щит. Но от кого сей щит оборонял? Вдруг в глубине своего сознания, как будто ниже затылка, Перрин почувствовал необычайный голос, процарапывающийся в душу:

– Ты узнаешь, как просто отказаться от всего должного. И нет на свете ничего веселей для тебя, увидишь! Входи же к нам! Садись. Давай поболтаем немного!..

Желая увидеть говорящего, Перрин обернулся. Расставленные по всему помещению круглые столы не были заняты никем. Единственный посетитель гостиной таился в самом темном уголке. Дымкой тени была как будто подернута и вся гостиная, дымкой кажущейся, однако заметной краешком глаза. И снова Перрин взглянул на пламя, теперь играющее в камине, сложенном из кирпичей. Отчего-то он не был обеспокоен происходящим. Он сознавал, что происходит нечто должное. Откуда такая бестрепетность?

Незнакомец жестом пригласил его подойти ближе, и Перрин приблизился к его столу. Стол был квадратным. Такими же стали и остальные столы в гостиной.

В смущении Перрин протянул руку, желая коснуться столешницы, однако тут же раздумал. Ни одна из ламп не светилась поблизости, и хотя свет заливал остальную часть помещения, человек за квадратным столом, как лазутчик, покрыт был завесой тени.