На чистых улицах, по которым теперь редко стучали копыта лошадей, но всё чаще оставляли следы колёса фыркающих самоходных экипажей, стало столь тесно, будто все муравьи вылезли из дома и принялись мельтешить туда-сюда безо всякой понятной даже им цели. Огромные витрины магазинов привлекали мотыльков, у которых не хватит денег, чтобы купить выставленное в них.

Люди заполонили мир, от их обилия и громкого говора, сливающегося в гул, кружилась голова. Захотелось снова заснуть, чтобы проснуться в своём прошлом, где всё непросто и одновременно весьма однозначно.

— Это богатые кварталы, нищие ютятся южнее, там всё, как вы привыкли: грязь, серость и отчаяние.

Лаветт был в превосходном настроении. Он отомстил мне за всё разом, но хотя частично я признал его правоту, не мог поверить в главное: Геранта мертва так давно, что уже и кости истлели в семейном склепе, куда мы наведались сразу по прибытии.

Оливия вызвалась сопровождать меня. Её ноздри затрепетали от предвкушения, даже лицо заострилось, стоило очутиться в местах упокоения.

Я не был на этом кладбище так давно, что сразу почувствовал, что время повернулось вспять. Вспомнил, как мы сидели на этой скамейке с Герантой, как предавались мечтам, что когда-то она сбросит оковы чужой фамилии и примет мою.

— Или будем жить открыто, во грехе, — смеялась она, обращаясь не то ко мне, не то к статуе гипсового ангела, простирающего руки над низкими оградками.

И вот теперь я спускался по каменным ступеням в семейный склеп Морихен, чтобы убедиться в самом главном.

Впрочем, в сердце я уже понимал правду, но никак не мог смириться. В склепе пахло пылью, забытой смертью, не злобной старухой, забирающей молодых во цвете лет, а доброй Богиней, уводящих детей в подземное вечнозелёное царство.

«Ни боли, ни страха, ни желания», — было написано на табличке, за которой спала Геранта. Я прикоснулся к холодному камню, мысленно взывая к ответу. Если ты жива, то отзовись! Если существуешь где-то на земле, я найду тебя и причиню страдания, но ответом мне была могильная тишина.

Геранта вне моей досягаемости, она ушла, и эта правда вдруг обрушилась на меня со всей своей жестокой окончательностью. Я ослеп и потерял всё, ради чего жил. Ну в самом деле, не ради же мнимого величия Драконов!

— Я последний в своём роде? В Сангратосе есть ещё Драконы?

Ответ я знал и без неё.

— Нет, господин, — тихо ответила Оливия, застывшая сцепив руки впереди, на последней ступеньке. Она не смела войти в склеп, я чувствовал, что здесь ей вдруг сделалос не по себе, как всякому подлинному живому.

— А за Смирным морем? В других сторонах?

Я не оборачивался, всё ещё держа руку на табличке с её именем, но думал уже о другом.

— Один или два, это глубокие старики, не оставившие потомства. Драконы почти мертвы. Сейчас по небу летают птицы и дирижабли, — вздохнула Оливия, и в её голосе я уловил сдержанное желание выйти на свежий воздух.

Я позволил ей эту малость, потому что в склепе, где хранились только кости, но не души, мне было мало отрады. Я хотел заставить Геранту страдать, но ведь не только её! Если есть подземное царство мёртвых, во что лично я не верил, то пусть посмотрит на этот мир и поймёт, что бессильна что-то изменить. А я в силе!

— Прощай, маленькая юркая ящерица! — прошептал я и отринул руку, чтобы тут же подать её живой спутнице. В голубых глазах промелькнул испуг, но она не отступила. Исиндора, помнится, в подобной ситуации сбежала от меня.

— Дирижабли. Что это такое? Что за летающие гады? — приступил я к расспросам сразу после того, как сторож со страшным скрипом затворил кладбищенские ворота. Уверен, этот жуткий звук оставлен специально, наводить ужас на живущих, будто мёртвые кричат им вслед: «Вы ещё вернётесь и уже не уйдёте».