Самым страшным было то, что убийств, от которых содрогался весь Новый Свет, становилось все больше и больше: око за око, зуб за зуб.

Но сейчас лучше было об этом не думать.

Анжелика посмотрела на маленькие часики, которые носила на поясе, потрясла их, затем подвела миниатюрным ключиком; ей показалось, что часы остановились.

Времени до полудня оставалось значительно больше, чем она думала. В доме никого не было, по крайней мере, она так предположила, поскольку везде царила глубокая тишина, как будто лакеи и горничные куда-то неожиданно делись. Где они были? На рынке? На мессе?

Анжелика привыкла доверять своей интуиции, которую обострила жизнь, полная ловушек и опасностей. Она тотчас замечала почти невидимые другим знаки, чувствовала истинные причины скрываемых людских поступков, и поэтому поведение хозяйки дома в Салеме, миссис Энн-Мэри Кранмер, сразу заинтриговало ее.

Та всем своим недовольным видом показывала, что не понимает, почему каждый считает в порядке вещей, что именно она должна всякий раз принимать заезжих салемских гостей, как будто все решили, что те недостойны переступить порог истинно пуританского дома и что их смутная религия распространит там ужасные греховные миазмы.

Поскольку Анжелика заметила неоднозначное отношение дамы, которая принимала их, с одной стороны, достойно, а с другой – дулась, то попросила у Жоффрея объяснения, которое сочла верным.

В девичестве Векстер, дочь Сэмюэла, одного из самых набожных и непримиримых основателей города, она вышла замуж по любви за англиканца, имевшего определенный вес в обществе, обаятельного и более чем аристократичного сэра Томаса Кранмера. В принципе, ей тут же следовало навсегда покинуть Салем, начать жить практически в изгнании, забытой семьей и жителями Массачусетса, и от нее остались бы лишь воспоминания.

Но принять такое решение оказалось слишком тяжело.

Во-первых, этот самый англиканец занимал высокую должность в королевской администрации. Во-вторых, все знали, что он приходится дальним родственником Томасу Кранмеру, архиепископу Кентерберийскому, советнику Генриха VIII, который в смутные времена Реформации встал на защиту всем известного великого шотландского реформатора Джона Нокса, заложившего основы пресвитерианской церкви в Англии, откуда уже и пошел пуританизм. Кроме того, при Марии Тюдор Католичке, или Кровавой Мэри, Кранмера сожгли на костре.

Так что не следовало быть очень уж строгим в отношении праправнука; ему даже благоволили, и в конце концов уважаемый Сэмюэл Векстер наверняка не пожалел, что навсегда потерял свою единственную дочь, которая к тому же до того момента была само совершенство.

Таким образом, жители Салема приняли супругов и привыкли к сэру Томасу Кранмеру, к его кружевным воротникам и жемчужине в мочке уха.

Дочь Сэмюэла Векстера часто оставалась одна, поскольку ее муж постоянно ездил в Бостон, на Ямайку и в Лондон; поэтому она стала еще жестче выполнять свой религиозный долг, как будто хотела, чтобы ей простили глупость, из-за которой она оказалась на задворках добропорядочного общества, в котором так нуждалась. Тем горше оказалось наказание, а именно та легкость, с которой люди бросали ей, чуть ли не подозревая при этом происки сатаны:

«Ну, вы-то уж сможете их принять!»

Анжелика придвинула к себе кресло с вышитой спинкой и села недалеко от окна так, чтобы хоть чуточку насладиться морским ветерком. Салем, что означает по-древнееврейски «мир», был забавным милым городком, крыши домов украшали остроконечные коньки, а трубы домов именитых граждан и богатых торговцев были сложены из серого камня или красных кирпичей.