Архитектору бы эта мысль зачем-нибудь пригодилась.
Но Ясная Поляна, из которой потом убежал второй мальчик, стала большим музеем, а вот Даровое – вовсе нет, несмотря на то что мужик по имени Марей дорогого стоил для русской литературы.
Судьба музея – сложная штука. У Толстого была целая семья, шотландский клан, который и тогда шёл по жизни кучно, и существует сейчас, и пребудет вовеки.
И как Толстой ни беги из него, убежать не мог. Достоевский же человек частный, противоположный большим группам людей.
Имение в Даровом, близ города Зарайска, кстати, никуда не исчезало из семьи, им владела сестра мальчика Феди, а затем – её дочь. В двадцатых она отдала в московский музей какой-то шкаф, что помнил Федины рубашки. Умерла она, кажется, году в 1929-м.
После этого знаменитая сказка, которой до сих пор мучают детей в музыкальных школах, должна была бы называться иначе.
«Федя и волк» должна была бы она называться. Вдумайтесь, как заиграл бы этот сюжет, и вам станет не по себе.
Но на судьбу музея влияют и иные обстоятельства. Вот приехал к нам в гости какой президент – куда его везти, чтобы приникнул к русской духовности? В Михайловское не довезёшь, а кроме Пушкина и братьев Толстоевских, басурман никого не знает. Ну и везут его в Ясную Поляну, и справедливо везут.
Нет у Достоевского имения, как-то оно к нему не ладится, всё время выпадает, как ворованные яблоки из-за пазухи.
А то привезли бы в Даровое, высадили б из машины…
И услышал бы иностранец из-за леса протяжный вой.
Тут вся мировая политика могла б иначе обернуться.
Могила Толстого похожа на простую кучу палых листьев, часть природы, травы, кустарника, леса вообще.
Она находится в глубине леса.
Слышал я от красивых сотрудниц музея всяко разные байки, например, историю о том, как женщина на могиле Толстого вымаливала себе иностранца и действительно потом вышла замуж. Уехала, значит, из Ясной Поляны и из страны. А вот другая вымолила институт для сына и освобождение от армии. Была среди прочего и история про дорогу на Грумант – маленькую деревеньку в окрестностях, что названа так была дедом Толстого в честь его бытия на Русском Севере. На этой дороге, незатейливом просёлке, было немудрено заблудиться и работникам толстовского Заповедника. Бурый туман из Воронки, мистическая история про часы в доме Волконских, которые слышно на могиле Толстого, когда они бьют полночь. Ну, ясное дело, говорили мне, Волконских-то звали Волхонскими. От «волхвов», значит.
Все гуляющие к ней (а к этой могиле не ходят, а именно гуляют, идут неспешно, постепенно приворачивая разговор, как фитиль) говорят о материальном положении семьи графа. О чём же ещё говорить экскурсанту?
Когда я в первый раз подошёл к этой могиле, то внезапно оказался в темноте. Это была храмовая темнота.
Вершины деревьев сомкнулись у меня над головой. В храме царили неясные потусторонние звуки. Солнечные лучи играли на листьях, ещё державших на спинах капельки воды. Капли скатывались, падали вниз, в лесу происходило шуршание и шелест.
Лес высыхал.
Кроме разговоров о материальном, у могилы часто говорят о немецких оккупантах.
Я как-то беседовал с патриотически настроенными людьми о русской истории, могиле Толстого, немецкой скверне и был от этого печален.
Кстати, одной из самых известных перевранных во всём цитат стало знаменитое выражение о патриотизме как о последнем прибежище негодяя.
Множится загадочное употребление неверного авторства и странные трактовки этой фразы: «Великий русский писатель Л. Н. Толстой однажды сказал, что патриотизм – последнее прибежище негодяев». «В последние годы чуть не каждую неделю в какой-нибудь из газет или телевизионных программ повторяется одно из любимых изречений Льва Николаевича Толстого: “Патриотизм – последнее прибежище негодяя”. Авторство принадлежит не ему, но именно огромный авторитет Льва Николаевича обеспечил афоризму популярность и непререкаемость… Но Толстой писал именно о патриотизме. А великий мастер языка всегда говорил именно то, что хотел сказать». «Мне кажется, нет смысла для душевного спокойствия приглаживать мысль Льва Николаевича – гораздо важней её понять».