– Но мы, вроде, тут ни при чём? – удивился Жиль. – Тебе-то чего бояться?

– Помнишь, я про грамотку говорил? Забыл сказать, печать у меня на ней просрочена. А новую ставить лучше в Париже. В общем, я встречаться с этими охотничками не собираюсь, и вам не советую.

Пьер подхватил свой мешок и скрылся в густом подлеске. Манюэль, наоборот, никуда прятаться явно не собирался. Жиль замер, пытаясь решить, как ему поступить: с одной стороны, Пьер путешествует давно, да и советов плохих никогда не давал, но и южанин-алхимик на дорогах – не первый год. И совершенно спокоен. Наконец, парень решил последовать совету ваганта, подхватил мешок с вещами… но опоздал. К бывшему постоялому двору выскочили собаки, окружили людей, не давая сбежать. Почти сразу подоспели псари, а за ними въехал начальствующий господин.

Хозяин был полной противоположностью молодому шевалье. Попона гнедой лошади – не просто кусок ткани, а украшена разноцветными вставками и металлическими чеканными бляхами. Седло дорогое, сарацинской работы – Жиль видел похожее у своего графа. Да и по возрасту – уже старик, с морщинистым, землистого цвета лицом, с провалившимися щеками, острыми скулами и с длинными седыми волосами, топорщившимися из-под шапки. Вот только взгляд был… Не мутный, подёрнувшийся плёнкой возраста, а цепкий, пронзительный. Страшный. Увидев, кого поймала челядь, старик остановил коня и жестом приказал подвести обоих к себе.

– Кто такие? – взгляд вдруг зацепился за торчащий из дорожного мешка кусок плаща. – Где он?

Манюэль вздрогнул, побелел и сбивчиво начал объяснять, что ни он, ни его друг бродячий школяр, к беглецу не имеют никакого отношения. И что вот совсем недавно видели молодого шевалье у края леса, тот потерял кусок плаща, а Манюэль подобрал и хотел вернуть…

– Ушёл! – раздосадованно хлопнул себя по бедру старик. – Ушёл, паскуда.

Отведя душу бранью, старик переключился на нежданную добычу.

– Кто такие? Из сервов?

– Никак нет, господин, – ответил Манюэль, и оба поклонились. – Я скромный философ, а это мой друг, бродячий школяр.

– Алхимик, значит, – удовлетворённо произнёс старик, – золотоискатель.

Манюэль промолчал: благородный господин – это не школяр-вагант, на которого можно и обидеться, если он приравнивает настоящего алхимика, ищущего тайн «первичной материи» и потерянную в первородном грехе истину, к ничтожным суфлёрам-алхимикам, только и думающим о превращении ртути в золото.

– Фейерверки устраивать можешь?

– Да. Я посвящён в искусство соединения серы и соли с огненным первоэлементом.

– Это хорошо. Своего алхимика у нас ещё нет… Пойдёшь с нами. Школяр – тоже, найдём, куда приспособить.

Жиль было хотел сказать, что он не хочет, что ему надо в Париж. Но Манюэль вовремя толкнул его в бок, заставив прикусить язык. Старик в бешенстве из-за упущенной добычи, и легко прикажет затравить отказавшегося парня собаками. А назначенная прево вира за смерть вольного королевского подданного Жилю будет уже безразлична.

Неторопливо плестись обратно рыцарь не пожелал, поэтому, кивнув одному из слуг оставаться за старшего, ускакал. Остальная охота двинулась в замок шагом, псари берегли собак, жадно дышавших после погони. Трава постепенно сменилась плотно утрамбованной глиной со следами многочисленных телег. Дорога пересекла королевский тракт, потом продолжила путь вдоль опушки, огибая лес, и, наконец, свернула в поля, где у самого горизонта можно было различить замок. Жиль бросил тоскливый взгляд в сторону тракта и вздрогнул: небо с той стороны потухло и подёрнулось мглистой серой дымкой, обещая скорую непогоду. Плохой знак. Псари, тем временем, пользуясь отсутствием господина, принялись чесать языками. И на душе стало совсем тревожно. Потому что говорили мужики о том, как лет пять назад помер барон де Муффи, а у командовавшего сегодняшней погоней эконома шевалье де Жюсси начало прихватывать старую рану, и охотиться на крупного зверя стало некому. Владеющей-то замком баронессе, мол, всё равно – она дичь для стола и купить может. А вот дикие свиньи совсем страх потеряли, опять придут поля травить. И что делать, неясно: не самим же крестьянам на них охотиться? Манюэль от новости, что правит в замке женщина – поэтому наверняка, как все женщины, взбалмошна и непостоянна – тоже помрачнел. А ещё, прежде чем одного из слуг грубо одёрнули, тот несколько раз повторил прозвище эконома – «Старый хорёк».