Солнечные лучи настойчиво проникали сквозь узкие щели деревянного короба, который мерно покачивался на четырех железных колесах, что порой попадали в особо глубокие выбоины, вызывая тряску. Пыльные хлопья мерно кружили в воздухе, подсвечиваемые на ярко-желтых линиях света, и можно было бы легко залюбоваться подобным зрелищем, не будь Рия одной из множества невольниц, насильно отправившихся в путь. Помимо нее в этом ящике на колесах находились еще две девушки, такие же испуганные, с зареванными лицами. И подобных экипажей было, по меньшей мере, около десяти.

Сама же Рия, казалось, выплакала все что могла еще прошлой ночью, то и дело вырываясь из коротких сновидений, чтобы проверить господина Гольдмана. Уже позже, с началом рассвета, ее выволокли из амбара, не дав даже малейшей возможности проверить мужчину. Отчего-то страх, что ее беспощадно обманут, оставив господина на пороге смерти, неумолимо смыкал свои холодные пальцы на тонкой шее. Она хотела было пасть в ноги Тон Цзян, умоляя о возможности не оставлять Гольдмана, однако, предводителя этой жестокой шайки она так и не встретила, практически сразу же оказавшись запертой в закрытой повозке.

- Откуда вас везут? - задала вопрос Рия, глядя на двух, жавшихся друг к другу девушек. Обе казались слишком юными, слишком испуганными… - Вас выкрали у семей? Есть те, к кому вы можете вернуться?

Прикрываясь разорванными тряпками, что когда-то были легкими платьями, девушки синхронно покачали взъерошенными головами. Брюнетка, чьи волосы рассыпались по плечам шелковистым полотном, вероятно была не намного старше самой Рии, а вот вторая, хрупкая, чумазая девчушка с облаком рыжеватых прядей, казалась еще совсем ребенком.

- Нас продали этим людям еще неделю назад, — заикаясь, ответила старшая. - Отец выручил за меня три золотые монеты, а Даяну… Даяну забрали из сиротского приюта…

Сиротский приют… Сердце Рии невольно сжалось от щемящей тоски и обиды на весь белый свет, который так жестоко обходится с детьми, столь хрупкими созданиями… Сейчас она могла прочувствовать всю боль, которая теперь была знакома этим девушкам так, будто кто-то беспощадный поставил свое, огненное клеймо на нетронутой коже.

- Вы знаете, куда нас теперь везут? - голос Рии дрогнул. - Эти люди что-нибудь говорили вам?

- Нет, они часто разговаривают на своем, непонятном для нас языке. Я пыталась узнать, но они лишь грозились избить нас за лишние вопросы. Некоторых девушек… Некоторых девушек, что постарше, они вечерами уводили в свои комнаты, после чего возвращали в сарай трактирщика заплаканными, с кровавыми подтеками… Нам очень страшно…

Рие нечего было на это ответить. Она и сама испытывала страх неизвестности, сопровождающийся дробным боем копыт снаружи. Странно пытаться кого-то успокоить, вселить надежду на нечто хорошее, когда сама падаешь в беспросветную яму. Вот и теперь, ей оставалось лишь кидать скорбные взгляды в сторону несчастных, искренне надеясь на то, что обещанные кошмары обойдут их стороной.









Он не спал уже почти сутки, однако непреодолимая жажда отыскать свое и расквитаться с предателем была настолько велика, что выступала в качестве порохового двигателя. Эйлас неумолимо стремился вперед, но следы уже терялись возле мертвого тела извозчика, подкупленного накануне и разграбленного экипажа. За то время пути, которое он преодолел от своего борделя до старых фабрик, кто-то успел увести даже лошадей, хотя не удивительно, если это сделали люди Тон Цзян.

Позже, ближе к рассвету, его люди все же смогли узнать местоположение плешивого иноземца, которого ранее Эйлас считал не просто партнером - другом. Однако, не успел Эйлас, в компании своих помощников, преодолеть и часть дороги, как на них вышел один из людей Тон Цзян. Вернее, его перехватили еще задолго до того, как он успел бы скрыться после появления в борделе. Письма у этого ублюдка так и не обнаружили. Но самым отвратным, что привело Эйласа в лютый гнев, было то, как приспешник старого торговца демонстративно отвечал на все вопросы на своем, мало понятном языке. В конце концов, своего же языка он и лишился.