– Эльфы среди нас, почтенные граждане! – Коробейник хватал прохожих за руки и, забавно вращая выпученными глазами, продолжал стращать: – Притворится вашей женой или, не приведи хранители, тещей! Как узнаете?

Народ, кто с хохотом, кто с руганью, отпихивался от назолы, но были и те, что заинтересованно изучали пузырьки с “наипервейшим и наилучшайшим средством по выявлению эльфов”.

– Надо побрызгать и потереть посильнее, если посинело – точно эльф!

Я попробовала улыбнуться воспоминанию. Губы, как всегда, поддавались неохотно, и я прекратила их мучить.

Методично обошла все свои обереги, подергала рамы, стараясь не смотреть на мутный абрис собственного отражения в рябом от дождя стекле, и спешно задернула плотные ночные шторы. Наконец сняла платье, завернулась в халат и забралась на постель. Не спать. Все равно не усну. Просто так положено: ночь следует проводить в постели, а не бродить по дому, покушаясь на чужой ужин, даже если голодна как дракон.

О драконах в империи либо хорошо, либо ничего. Да здравствует король Леодор и его прекрасная королева! Но здесь не империя, здесь, как сказал возница – Готьера. Никаких драконов, разве что случайно и проездом. Море, солнышко, вездесущие розы. Хотелось бы мне родиться здесь, среди роз и тишины, и только по досужим россказням знать о драконах.

Знать… Опора трона, благородная верхушка. Большинство из них – драконы. Живут долго, но умирают как прочие. Я знаю. Я видела. Я…

Тихий звук подбросил меня на постели, будто пушечный выстрел раздавшийся у самого уха.

Журчала вода… Тонкая струйка.

Р-р-р-р, кап-кап-кап…

А потом вдох. И шаги.

И шорох ладони, ложащейся на дерево двери, оглушительный в упавшей ватой на комнату тишине.

Я проверила все. Дважды. Кроме маленького круглого окошка в ванной. Кроме маленького… Кто придумал делать в ванных окошки…

Шорох, шелест, шепот…

Плечи зябнут и немота душит, давит, выдавливает из глаз непрошенную соль пополам со страхом…

– Где ты, душа моя, – так мягко и ласково, как только чудовища могут, – снова прячешься во тьме? Я же все равно найду тебя. Всегда нахожу. И мы снова будем вместе. Моя маленькая Эли, моя нежная…

Шорох, шелест, скрип… Шаг.

Один, второй…

– Где ты, мой огонек, моя теплая Эли, моя сладкая…

Вокруг меня полынь, лаванда, зверобой, колючие ветки чертополоха и можжевельника. Много горькой полыни. Он меня не почует, не найдет. А найдет – не увидит. Не. Подберется.

Я это знала, но все равно…

Ближе…

Собраться в комок, обнять руками ноги под коленками и намертво сцепить пальцы, подтянуть колени к груди, спрятать в них лицо. Это поможет. Ненадолго. Немного отсрочит неизбежное.

…боль. Хотя бы… Спине и плечам не так больно, как груди и лицу, а сердце я прячу прижатыми к себе коленками.

…страх. Он пришел давно. И больше не уходил никуда, этот страх. И теперь он всегда со мной. Разве что боли нет, кроме той, следы которой я вижу в зеркале, когда случайно натыкаюсь на свое отражение.

…память, что не дает мне уснуть, когда идет дождь. Той ночью тоже шел дождь. Ливень. Стекла дрожали и тряслись. И я, услышав тяжелые шаги. Дрожала и тряслась. Мне некуда было бежать.

Он вошел в комнату с каплями на лице и плечах, улыбался и глаза лучились светом. Очень красиво. Все чудовища очень красивы и говорят ласково.

– Где ты, моя ягодка, моя нежная Эли, моя единственная…

И плечо выламывает от боли, огнем горит… Клеймо. Тавро. Я – для него. Чего бы он не пожелал.

Мне пришлось. Так я себя оправдываю. Чудовища всегда находят оправдание своим поступкам.