Вечереет. За окнами питерская осень, довольно хмурая и сонная. Я сижу в детской, Олюшка только что задремала. Вскоре мы пойдём прогуляться. Хочу или нет, но ребёнку нужен свежий воздух, пусть даже и влажный и сырой. Но всё лучше, чем квартирный. Пока думаю, что надеть, начинает вибрировать телефон. Вижу имя на дисплее, по сердцу расплывается тепло.

Борис.

– Привет, Элли, как настроение перед возвращением на работу?

Мы созванивались пару дней назад, я ему сообщила о грядущем событии.

– Боевое. В целом. Есть сомнения…

– Предлагаю прогуляться.

– Понимаешь, мне нужно с Олюшкой…

– Если ты не против, могу присоединиться к вашей компании.

– Конечно, приходи.

Потом называю адрес и, радостная, начинаю собираться. Через сорок минут мы неспешно идём по набережной, я толкаю перед собой коляску, Борис идёт рядом. Мне очень хочется признаться, что скучала по нему. Ведь не виделись с того момента, как я ушла в отпуск. Он восстанавливался после операции (трепанация черепа – штука очень серьёзная), а сама не могла его навещать, поскольку не хотела никуда выходить из дома, и мы только созванивались.

– Знаешь, я очень соскучился, – вдруг говорит Борис, и сердце моё начинает танцевать чечётку в груди. «Так и до аритмии недолго», – думаю, но почему-то радостно. – А ты?

Вопрос звучит робко, и я сразу даже не знаю, как ответить на него. Но эмоции пересиливают разум.

– Я тоже.

Идём некоторое время молча.

– Как твоё здоровье? – спрашиваю, чтобы прекратить неловкую тишину.

– Всё хорошо. Вчера делал МРТ, ни одной «неправильной» клетки не обнаружено, – сообщает Борис.

– Я очень рада за тебя, – улыбаюсь в ответ. – Это просто замечательно!

– Спасибо тебе за всё, что сделала для меня, – говорит он с нежностью.

– Ну что ты, Боря… Причём тут я? Это Осипа Марковича надо благодарить.

– А я уже.

Поднимаю брови.

– Ящик лучшего армянского коньяка 25-летней выдержки ему преподнёс на днях, – сообщает Борис.

– Ничего себе. Это же очень дорого, наверное…

– Жизнь дороже, – улыбается Борис. – Доктор был очень рад. Сказал, что ему теперь до конца жизни можно не покупать алкоголь. А ещё… знаешь, он очень переживает за тебя.

Молчу. Что тут скажешь? Ну что?! Он звонил мне в начале отпуска, выражал слова сочувствия и поддержки. В подтексте читалось: «Элли, я устроил ради тебя войну с чиновниками, но… силы оказались неравны». Я могу лишь представить, каких нервов стоило Швыдкому сражаться за меня. Его усилия напоминали, скорее всего, бодание телёнка с дубом. В голове звон, а старому дереву хоть бы что.

Я тогда сказала, что благодарна за поддержку, а он обещал поддерживать, как и всегда.

– Спасибо ему. Он чудесный человек, и здесь, в Питере, Швыдкой для меня, словно второй отец, – говорю искренне.

– Я бы тоже очень хотел тебе помочь, но не знаю как, – признаётся Борис.

– Ничего, уж как-нибудь выплыву, – отвечаю с наигранным оптимизмом. Это оптимизм капитана крейсера «Варяг», который тоже думал, что его кораблю удастся одолеть противника. Вот и мне, видимо, придётся потонуть с пробоиной в борту. Ох, как же не хочется!

– Что будет завтра, как думаешь? – спрашивает Борис.

– Наверное, Гранин вызовет к себе и потребует уволиться, – пожимаю плечами. – Послушай, а давай сейчас не будем об этом, а? Такой чудесный вечер…

– Самое чудесное в нём – это ты, – вдруг говорит Борис, разворачивается ко мне, подходит, наклоняется… Я ощущаю мягкое, чуть трепетное, но по-мужски сильное прикосновение его губ к своим. Проходит секунда, вторая… В голове вихрь эмоций, всё перемешалось.

– Прости, я, кажется… – говорит Борис, отстранившись.