Дальше Елена спрашивает, пытаясь уточнить, как происходило половое издевательство. Галина Николаевна отвечает, хотя видно, как тяжело ей даётся подобное.

– Всё было так быстро… – поясняет она. – Он схватил меня сзади, швырнул на пол. Он бил меня. Пинал ногами, бил кулаками. Разбил мои очки.

– Вы видели его лицо?

– Не помню… Я помню… только пластырь, – и пациентка начинает горько плакать.

Нам приходится прекратить расспросы и дать ей успокоительное. В таком возрасте и такой стресс может быть чреват сердечным приступом. Оставляю Елену в палате, сама выхожу. Но подумать об этом страшном случае не успеваю: подлетает Данила.

– Элли! Ты не поверишь! Меня заинтересовал тот случай с прозрением. Я навёл справки. Тот мужчина, Максим Петрович, музыкант, был в нашей клинике раньше. В карточке написано: «Слепой».

– Ты уверен?

– Смотри сама.

Проверяю. Действительно.

– И никаких признаков симуляции?

– Нет, Он легко повредил ногу, упав дома в ванной. Остроту зрения не проверяли.

– Интересно, – задумчиво произношу, знакомясь с карточкой больного. – Какой у него угол зрения?

– Кто знает? Пути Господни неисповедимы, – улыбается Данила и уходит.

Я собираюсь пойти наконец к себе, заняться бумагами. Но тут подкатывает в инвалидном кресле мужчина.

– Вас зовут Эллина Родионовна?

– Да, – поворачиваюсь к нему.

– Я Евгений, друг Максима Петровича, музыканта. Того самого, которого вы исцелили от слепоты. Сейчас видел, как он в парке играет со своей собакой, – говорит инвалид, глядя на меня… так, пожалуй, на чудотворный образ в церкви смотрят. С надеждой.

– Я его не исцеляла, – пытаюсь пояснить. – Сожалею. Ваш друг ошибся.

– Прошу вас, помогите мне, – умоляюще говорит мужчина. – Я хочу ходить. Исцелите и меня, я поверю любому вашему слову!

– Простите, не во что верить, – говорю ему. – Я не святая и не чудотворница, понимаете?

– Хотя бы наложите на меня руки, – продолжает настаивать колясочник.

– А вы сами не можете? – спрашиваю, но тут же понимаю, какую ерунду сморозила. – Простите, пожалуйста, – и протягиваю к нему ладонь, чтобы по-дружески положить на плечо. Он тут же хватает её обеими руками, тянет к лицу и начинает покрывать поцелуями.

– Исцелите меня! Умоляю! Пожалуйста!

С трудом выдёргиваю ладонь и спешно делаю пару шагов назад.

– Простите, но я ничем не могу вам помочь. Если хотите, обратитесь в свою поликлинику по месту жительства. Пусть хирург выпишет вам направление, мы вас обследуем…

– Не надо ничего, – мрачно бурчит мужчина, разворачивается и катит к выходу.

Мне жаль, что с ним такое получилось. Но чудеса… Они бывают в нашей профессии, конечно. Только вот чаще всего всё объясняется законами химии и физики. А всё-таки интересно: как мог человек прозреть ни с того, ни с сего? Этому обязательно должно быть какое-то объяснение! И я обязательно докопаюсь до истины. Если Данила меня не опередит, а Гранин – не уволит.

Но, кажется, после нашего последнего разговора мне тут работать осталось совсем немного. Потому что лететь в тот южный регион и милости просить у депутата Мураховского я не собираюсь. И лишь оказавшись в кабинете, вдруг ощущаю себя космонавтом, которого высадили на Марсе и то ли забыли там, то ли потеряли… Я совсем одна, и хочется плакать. Да ещё опять вибрирует телефон, чтоб ему. Хватаю и, не видя экрана за пеленой слёз, отвечаю:

– Да, слушаю!

– Элли, здравствуй, – звучит в ответ спокойный бархатный голос. – Как насчёт того, чтобы пообедать вместе?

Борис. Боря. Боренька. Как же ты кстати, хороший мой!

6. Глава 6

Я просыпаюсь с улыбкой на губах. Дотрагиваюсь до них, провожу пальцем. Припухли. Неудивительно, после вчерашнего-то! Мы встретились с Борисом, но не в обед, а за ужином, в шикарном ресторане, куда он меня пригласил. Не помню, что ели (там названия блюд на французском и очень замысловатые), а пили только сок, поскольку мне нельзя алкоголь, и мой спутник решил тоже от него в знак солидарности отказаться. Время пролетело незаметно, поскольку мой собеседник с каждым часом, проведённым в его обществе, очаровывал всё сильнее и сильнее.