Едем в напряжении. Сексуальное сменилось нервным, потом снова тепло по клеткам разлилось, стоило повернуть голову влево и увидеть, как сильные руки сжимают оплетку руля, хмурый взгляд, направленный на дорогу.

Даже стыдно признаться, что полушубок хочу снять и отбросить в сторону, а грудью потереться о его тело. Ткань платья неприятно карябает соски. Они стали очень чувствительными. Ноги свожу вместе, прикрываю глаза и молю, чтобы Бессонов ничего не заметил.

– Любишь еще? Его? – хрипло спрашивает. На меня не смотрит.

– Нет. Думаешь, любящие женщины так поступают?

– Да хер вас поймешь.

– Влад, – поворачиваюсь к нему боком. Так хочется, чтобы он остановил машину где-нибудь на обочине и посмотрел мне в глаза. Хочу, чтобы он увидел: я говорю правду.

– Я его любила. Давно. И очень сильно. А потом разлюбила. Он сделал и сказал слишком много того, что простить не могу. Это убило всю любовь, что жила во мне. Ты не прав, женщины умеют любить. Преданно, без остатка. Но мы может и ненавидеть так же сильно. Так вот, я не люблю Уварова. Я его презираю, ненавижу. И хочу уничтожить. Но я его боюсь, – произношу на одном дыхании.

Бессонов делает так, как и хотелось. Включает поворотник, затем аварийку и останавливается.

– Он тебя не тронет, Ника, – уверенно говорит.

Глаза горят, губы сжаты и не терпится их разгладить. Меня тянет к нему все сильнее и сильнее, и не знаю, что мне с этим делать и как справиться.

– Ты еще на крови поклянись, – в шутку говорю.

Хочу разбавить давящее ощущение, скопившееся вокруг нас как тысячи булыжников.

– Я даю тебе слово.

Мы долго смотрим друг на друга в немом молчании. Понимаю, что больше его не боюсь. Совсем. Он меня не пугает и нет абсолютно никакого раздражения.

– Поцелуешь? Еще раз? – нарушает молчание и уголок губ тянет вверх. Возбуждение снова нарастает. Чувствую, как губы покалывает, а воздух электризуется.

Наклоняюсь и веду пальцем по границе. Кожу на подушечках обжигает, словно опустила их в горячий раствор чего-то вязкого, но приятного. Мне нравятся эти ощущения.

Следом касаюсь его губ своими. И снова это чувство парения. Мозг трещит как взрывы салюта, размазывая меня напрочь.

– Ника, мне нужно твое согласие, – спрашивает и целует.

Оторваться не можем друг от друга. Тело гореть начинает, душа мучается. Царапаемся губами, прикусываем нежную кожу зубами. Дикость, смешанная с безграничной мягкостью.

– Мне кажется, я согласилась, когда подписала тот договор, – пальцами зарываюсь в короткие волосы на затылке, ногтями выделяя дорожки.

– Нет. Мне нужно, чтобы ты сказала это, – настырно заявляет.

Влажные поцелуи касаются шеи. Жалят так приятно, а я как расплавленный металл - огненный, не дотронешься, но лепи, что хочешь.

Бессонов проводит кончиком языка линии, потом покрывает короткими поцелуями. Зажимает затылок рукой, обездвиживает.

Грудью касаюсь его плеча и трусь безбожно. Порочно, сладко… не хочу больше терпеть.

– Хочу тебя, – сознаюсь, – сильно, – добиваю.

Влад срывается с цепи. Рычит мне в рот, слегка прикусывает нижнюю губу и оттягивает ее. Глаза в глаза, дышим в унисон, воздуха мало, но мы делимся. И это еще не секс.

Внутри губительная пустота. Между ног чувствую влагу.

– Бля-а-ать, – утыкается носом в основание шеи и делает шумный вдох. На мне ни капли духов. Я пахну собой. И кажется, Владу это нравится. Облизывает бьющуюся венку и всасывает тонкую кожу.

Рукой движется по бедру вверх, касается кружевной кромки чулков. С моих губ срывается стон.

Разум затуманен полностью, есть только одно эгоистичное желание – чувствовать его в себе. Глубоко, часто, сильно. До ярких взрывов перед глазами.