У него большая квартира, это уже видно по широкому коридору, но в чисто мужском стиле. Здесь холодно, даже если кондиционер сделать на тридцать градусов. Серые оттенки, смешанные с черным. Мрак, одним словом.

И я уверена, что он живет здесь один. Не то, чтобы он приводил к себе домой девушку, когда у самого отношения. Просто здесь нет и никогда не было женской руки.

Влад забирает у меня сумку, куда я наскоро сложила свои вещи. Даже не помню, что схватила. Времени было в обрез. Тарас мог приехать в любую минуту, без предупреждения.

– Хм… а ты ненадолго, я смотрю, – перебрасывает ее из рук в руки и странно ухмыляется.

Ничего не отвечаю. Разуваюсь и следую за ним тенью.

– Гостиная, тренажерка, кухня, спальня, ну и ванная там, – проводит он по своим хоромам.

Потолки высокие, мебели очень мало, стены выкрашены в серый цвет, а в спальне черное атласное белье.

– А гостевая? – спрашиваю осторожно.

Сказать, что мне неуютно это ничего не сказать. Все такое темное, что мне не хватает воздуха. Здесь его словно и нет. Как вакуум, космос без единой звезды.

– Зачем? – удивленно спрашивает.

Его взгляд бродит по моему лицу, словно я спросила несусветную чушь.

И правда? Что такое на меня нашло? Подписала контракт на пользование моего тела и про какую-то отдельную комнату спрашиваю еще. С ума сошла!

– Для меня, – выдавлено произношу.

Постоянно делаю шаги, чтобы увеличивать расстояние между нами. Близость его тела как опасный свинец – душит и тяготит. Он проникает через дыхательные пути, кожу и уже не выводится. Травит меня.

– Ледышка, а ты спишь со мной в спальне.

Два шага в мою сторону. Перестаю дышать.

– В одной кровати.

Наклоняется ко мне и говорит на ухо.

Влад пахнет мокрыми морскими камнями. Зажмуриваюсь, словно вдохнула тонну пыли, которая засеивает каждый уголок тела. Задыхаться начинаю.

– Располагайся пока, скоро доставка ужина, – возвращается к своему привычному тону.

– Ты заказал еду?

– А ты думала, голодной здесь будешь? – немного нервно спросил.

Подбираюсь вся, выпрямляю спину. Не знаю, что может последовать дальше.

В похожей ситуации Уваров сощуривал глаза, медленно подходил близко ко мне и тихо, низко говорил. Я чувствовала себя маленькой, беспомощной. Чуть позже научилась закрываться. Представляла, что вокруг меня ледяной занавес, который защищает.

– Нет, – отвечаю и отхожу, – но ты же повар, а еду заказываешь, – зачем-то говорю. Мысленно бью себя по голове.

«Надо молчать, Ника, молчать!»

Влад улыбается. Сначала ползет вверх один уголок губ, потом второй, и… Бессонов становится другим. Пропадает устрашающий налет, с которым постоянно ходит. Он становится добрее, что ль.

Самой хочется улыбнуться.

– Не наелась моей стряпни в ресторане, ледышка? – говорит ласково.

Путаюсь… Это же Бессонов. И вдруг, какая-то нежность. Мозг наизнанку вывернулся от такого преображения.

– Хорошо, ужины тогда готовишь ты.

Разинула рот. Это уже ни в какие ворота не лезет.

– Я не умею.

– Научишься, – уверенно заканчивает наш диалог, который и не предполагает продолжения.

Еду привозят на полчаса позже. Теперь я знаю, что Бессонову не нравится, когда что-то выбивается из графика. Он злился и ругался, стоило курьеру задержаться уже на минуту.

Я уселась на стул на кухне и вжималась в него, ладонью обхватывала деревянные перекладины и смотрела в одну точку.

– Эй, ты чего? – голос обеспокоенный, когда он увидел меня застывшей. А я пошевелиться боялась. Он пугал меня. Своим голосом, руганью, поведением.

А сказать… еще страшнее.

Когда однажды сказала Уварову, что мне не нравится его тон, с которым он со мной разговаривает, я поняла, что значит спустить всех собак на одного человека. В тот момент уяснила главное: чем больше молчишь, тем лучше.