– Так зачем? – пришлось голову запрокинуть, чтобы смотреть в его глаза.

Долго она этот вопрос в голове крутила, да всё задать не могла. Потому что ответ боялась услышать. Тот, что бросит их на дорогу, с которой не свернуть. Которая приведёт Владивоя к гибели. Долго князь держался. Долго стороной Грозу обходил, да как вернулся зимой в детинец после сбора дани и полюдья, так словно сорвалось в нём что-то – и уже не мог он сдержать своего стремления к ней.

– Нужна ты мне, Гроза, – низко проговорил князь. – Больше воздуха нужна. По-другому и сказать не могу. Объяснить не могу… И забыть тоже.

Он толкнул её назад, едва не раздирая завязку на вороте. Держа за шею, вдавился в губы вновь. Стянул рубаху с плеча – и прошёлся по нему горячим ртом. Сминая пальцами бёдра через понёву и рубаху. До боли: чтобы следы оставить. Как метку свою: чтобы помнила каждый день. Пусть и так в мыслях он постоянно, как ни гони – хоть голову под топор. Прижался твёрдой плотью, что явственно ощущалась сквозь порты. Страшно стало. От того, что захлёстывало с головой Грозу то безумие, что было в каждом его движении, в каждом касании губ, в рывках нетерпеливых, которыми он притискивал её к своему телу.

– Хватит! – Гроза со всей силы толкнула его. Словно птица крыльями ударила – и не почувствовал, верно, ничего.

Толкнула Владивоя снова и вдруг нож для трав, что на поясе висел, выхватила. Сама не поняла, как. Не поняла, зачем и что дальше делать будет. Короткий взмах – как отец наставлял – блеск стали, не слишком хорошей, да острой: сам кузнец Полян, давний друг воеводы, точил. Тонкие травяные стебли одним движением срезает и ветки сухие рубит легко, коли надо. Гроза прижала нож к шее князя, взяв лезвием назад – и он замер, глядя на неё прямо, не отстраняясь далеко и руки тяжёлой с талии не убирая. Гроза сжимала дрожащие губы, на которых чувствовала вкус Владивоя, лёгкие отпечатки его зубов. И боялась, что маленькая рукоять выскользнет из влажной ладони.

– Режь, – хрипло уронил Владивой. – Ну?

– Рехнулся… – выдохнула Гроза.

– Давно уж.

Она надавила лезвием чуть сильнее, прямо под ухом – и выступила кровь. Да князь не шевельнулся даже, не попытался остановить и оружие отобрать – хоть и мог. Гроза руку, затёкшую от напряжения, уронила и торопливо бочком протиснулась мимо. А Владивой отступил, низко опустив голову, чтобы не смотреть. Будто сам в себе побороть хотел то, что развернулось уже вовсю ширь, затопило безрассудством. По шее его побежала тонкая алая дорожка, впитываясь в ворот. Он смахнул её, окрашивая пальцы, слизнул коротко, усмехаясь.

Гроза запахнула рубаху на груди и быстрым шагом, едва удерживаясь, чтобы не побежать, вышла вон. Всё тело пылало, кожа хранила запах князя. А перед взором стоял сизый туман его глаз. Только по пути она вспомнила, что нож так и сжимает в руке – тогда убрала в плотный дублёный чехол. Прибежала в горницу и начала бестолково метать вещи в большой заплечный мешок. Знала теперь, что Беляна не заплутала в лесу. Не сгинула по воле духов заблудших или лешего самого. Не утопла в реке, не провалилась в овраг.

Она просто сбежала. От того напора, с которым Владивой делал в своей жизни всё: рубился ли за земли, любился ли в постели, стремился ли выдать дочь замуж за того, кто был ему в зятьях удобней. Он задавил дочь своей волей. Невольно заставил Сению лечь под другого, лишь бы только понести ребёнка – и быть в покое. И Грозу сжимал в тисках всё сильней. Ударял молотом своего желания, раскаляя её добела, вынимая из глубин тела тяжёлое, как туча перед бурей, вожделение. Чтобы выковать из неё то, что было ему нужно. Чтобы сама захотела стать его до конца – и некого винить.