И теперь Гроза чувствовала в душноватой хоромине такое же напряжение. Как зарница, вспыхивающее на краю разума предупреждением: быть буре. Да только вот какой?

– Как ты не углядела за ней, Гроза? – сразу обрушил князь на неё упрёк.

Нечасто доводилось таким его голос слышать. Чтобы тяжелее камня бил и в то же время льдом окутывал с ног до головы.

– Я не заметила, как Беляна пропала, – спокойно ответила она. – Челядинок нынче с нами много пошло. И шумно было. Казалось, все рядом. А там… Может, времени много минуло. Мы всё обошли кругом.

Князь подошёл медленно. Остановился напротив, заложив руки за спину. Гроза невольно оглядела его крепкую шею в распахнутом вышитом вороте рубахи, его подбородок широкий и остановилась на плотно сжатых губах.

– Я не хочу тебя винить, Гроза. Да ты и не виновата, – Владивой, видно, пытался сдержать ещё не утихшую ярость, которой довёл наставницу княжны до слёз, но не мог. – Но мне казалось, что силы твои помогут… Особенно у реки. Духи подскажут, где искать.

– Я не говорю с духами, – она вперилась в его глаза – и словно в прорубь с острыми краями нырнула, ободравшись едва не до мяса самого.

Закровоточило, засаднило до костей, пронеслась дрожь по спине – до мелкого стука зубов. Словно сквозняк лизнул мокрую кожу. Владивой умел – то жаром опалить, то льдом обдать так, что сердце замирает.

– Разве ты не дочь вилы? – вновь вскипел и плеснул он через край.

Вдохнул рвано и выдохнул медленно, гася злой огонь в груди.

– Может, я и дочь вилы, да не дочь охотничьей собаки, – Гроза отступила, невольно стараясь отгородиться от ярости отца, у которого пропало дитя. Потому что она в том и впрямь не виновата.

Сделала пару шагов прочь, словно от липкого пола ноги отрывая. Князь сейчас не в себе. Вон как глаза сверкают, точно клинки. Того и гляди на куски порежет вот так, взглядом одним. Но и страх в них стоял: что Беляну так и не сыщут. Что бы ни говорили о том, что с дочерью своей он сурово обошёлся, отдав в невесты тому, кого она один раз в жизни видела, а всё равно тревога страшная сейчас разрывала его сердце. Любил он её и баловал часто, особенно когда мать родная от своих детей отдалилась, как будто чужими ей все вокруг стали.

Гроза остановилась, кусая губу, а после обратно подошла. Осторожно коснулась ладонью плеча князя, слегка сжимая пальцами. И не хотелось больше ничего говорить. А, кажется, надо было что-то?

– Она найдётся. Обязательно. Уж духов недобрых, которых мог бы леший наслать, я бы почуяла… Раз уж дочь вилы.

– Прости, – выдохнул Владивой. – Я не хотел говорить об этом.

– Но сказал.

– Прости, – повторил князь.

Поймал её руку и себе на шею закинул. Притянул ближе, обнял крепко, не сводя взгляда с лица Грозы. Она назад качнулась, как захотел её поцеловать. Князь удержал. Придавил бёдрами к столу тяжёлому и всё ж поймал её губы своими. Она отвернулась.

– Не нужно. Оставь меня, князь. Не мучай.

Оттолкнула его и выскользнула из рук.

– Разве ж мучаю? – он улыбнулся плутовато. – Кажется, всегда наоборот.

Поддел умело, заставив задохнуться в волне злости на себя саму. И сразу слова Сении вспомнились: дурит он тебе голову. Дурит… а как иначе? Или всё же нет? Разве можно так притворяться?

– Не принесёт это всё добра ни тебе, ни мне, Владивой, – ровно произнесла Гроза. – Любовницей своей хочешь меня сделать? Так участь такая мне не нужна.

– Хотел бы сделать, сделал бы давно, – вновь начал яриться князь.

И отпустил уже, кажется, а снова дорогу преградил. Схватил за плечи, останавливая, встряхнул, сжимая сухие, белые от гнева губы.