Абонент недоступен.
Чёрт!
Тыкаю по кнопкам - пальцы, словно брёвна. Трясутся и не гнутся.
Вызываю такси и выбегаю на мороз - ждать проклятые двенадцать минут до его прибытия.
Не перестаю набирать Гену на протяжении всей поездки. Меня чуть не колотит от страха и неизвестности. Ещё водитель оказался болтливым. Не переставая трындит про пробки и описывает подробности ремонта дороги на Кутузовском.
- Послушайте, у меня дочь в аварию попала! Можно просто помолчать? - рявкаю на него.
Нервы, будто натянутые ниточки. Ещё чуть-чуть и порвутся.
Таксист затыкается, но перед этим считает необходимым добавить:
- Соболезную. Да, гололёд. Тоже видел час назад фуру и серый BMW под ней. В лепёху просто.
Стараюсь унять дрожь в руках, а всю оставшуюся дорогу у меня в мыслях теперь крутятся его слова “в лепёху”. Понимаю, что серых BMW в Москве тысячи, но гадкое предчувствие всё равно не отпускает.
Врываюсь в приемное отделение... вихрем. 
Хватаю первую попавшуюся медсестру и начинаю на эмоциях:
- Девушка! К вам мою дочку привезли! После аварии! Где-то час назад. Терехова Вероника. Где она? Что с ней?
Слёзы градом, пока произношу всё это. Как же страшно. И холодно отчего-то.
- Присядьте. Сейчас позову доктора, - и уходит.
Через какое-то время передо мной появляется человек в белом халате, судя по бейджику врач. 
- Здравствуйте! Кем вы приходитесь девочке? - пристально смотрит на меня.
- Мамой! - практически выкрикиваю. 
Пытаюсь найти в сумочке паспорт, но руки не слушаются.
“Блин!” - крутится на периферии сознания: “Я ж ведь еще там виолончель забыла”
Минус куча денег и маленький трофей для Вильцева. Впрочем, какая сейчас разница?!
- А возраст? - как будто подсказывает врач.
- Пять! Пять лет!
Фыркает.
Вздергиваю голову. Такая реакция от медика кажется мне сейчас максимально неподходящей. Волна раздражения поднимается до горла.
- Да как…
Взглядом указывает на герб больницы, укрепленный на стене.
- Взрослый стационар, - поясняет медик. - У нас нет никого младше восемнадцати лет.
Эта информация как будто почву из-под ног выбивает.
- А где… она? - шепчу похолодевшими губами.
- Вам должны были сообщить.
- Кто? - выдыхаю.
- Экстренные службы, - отводит взгляд. - В зависимости от состояния. Скорая или…
Мне не надо чтобы он договаривал.
Теперь я уверена: у меня еще точно никогда не было худшего предновогоднего концерта.
Мозг говорит, что вроде бы самое время плакать, но у меня только губы трясутся. Слов нет.
- А З-зеленцов… Геннадий? - смотрю на врача.
И тут его кажется пронимает мое состояние.
Медик прочищает горло, потом оборачивается. 
- Вообще-то мы не даем сведения не родственникам.
Задерживаю дыхание. Да как ты так в точку-то попал? Ах да, вероятно увидел то, что на моем пальце нет обручального кольца.
Смущенно натягиваю перчатку. Хотя в приемном тепло. Какой смысл? Сейчас я выгляжу странно, зажившая пальто под мышкой, одетая в длинное расшитое блестками, вечернее платье и с меховой перчаткой на правой руке.
- Но… - продолжает врач. - Позвоните в диспетчерскую службу, все то же самое услышите.
Он плюхается за компьютер и, подслеповато щурясь, вглядывается в монитор.
- Да, Зеленцов-то как раз у нас есть. Кхм… - замирает, прикусывает губу.
Маска у него натянута на подбородок, поэтому ничего не скрывает мимику.
Замечаю на его усталом лице, носящем следы видимо тяжелого предпраздничного дежурства, сочувствие.
- Он в данный момент на операции, - наконец сообщает мне доктор до того как я успеваю испугаться, что Гена уже мертв.