Бесшумно прохожусь по коридору, заглядываю в детскую. Малыши сладко спят, особенно Маша.

Слева от меня дверь в опочивальню Шаховых, из-за которой доносится прямо-таки генеральский храп, надеюсь, что не Сашин.

Всем хорошо и спокойно, кроме меня. Потоптавшись как неприкаянный посреди коридора, я все-таки возвращаюсь в красную комнату…

Мои глаза давно привыкли к темноте, и я вижу, что Юля тоже спит, лежа на спине и раскинув руки. Подхожу к постели, всматриваясь в ее безмятежное и чертовки милое лицо. Даже во сне Юлия выглядит желанно.

Расстегиваю кофту, снимаю и бросаю на стул. Аккуратно ложусь на свободный край постели, немного проминая мягкий матрас под весом тела. Я старался быть незаметным, однако сон Юли оказывается очень чутким. Женщина вмиг открывает глаза и рвется в сторону, но я хватаю ее за плечи и возвращаю на кровать.

— Ты обещал не трогать меня, — испуганно говорит.

— Лимит моего благородства исчерпан. Но можешь спать спокойно, я просто замерз.

Сгребаю Рыбкину, успевшую перевернуться и оказаться ко мне спиной, и прижимаю к себе. Совершенно наглым образом забираюсь к ней под одеяло. Бережно отбрасываю ее волосы и утыкаюсь в макушку.

— Добрых снов Юль, — согреваюсь ею.

Наутро я открываю глаза уже одиноким. Хлопаю рукой по второй стороне кровати, и не нахожу Юлю. Лениво потягиваюсь. В комнате светло. У меня замечательное настроение. Давно так не жил.

Встаю, умываюсь, набрасываю на плечи толстовку и выхожу из комнаты. Опираюсь на лестничные ограждения и наблюдаю сверху за компанией, недостает только Артура. Впрочем, понятно. Дверь в спальне Шаховых отворяется и оттуда вываливается слишком помятый друг. Значит, храпела все-таки жена…

По-стариковски шаркает тапками ко мне и становится рядом.

— Смотрю на Юлю…вылитая твоя бывшая Хилл…копия.

На самом деле копия – мягко сказано. Юля — сестра-близнец моей бывшей пассии. С Джулией друзья были знакомы шапочно, ничего плохого против нее не имели, но после того как мы расстались особо не огорчились.

Тогда пять лет назад я насильно заставил Юлю жить со мной, когда она была в положении. Это ущемление прав человека, подсудное дело о котором я решил не сообщать никому. Так что о Рыбкиной не знал никто.

Спустя годы черты Хилл в памяти всех затерлись, да и Юля немного изменилась. Сопоставить теперь девушек как родственниц по памяти невозможно. Все думают, что встретились мы с Юлей совсем недавно.

Артур машет рукой жене, приветствуя, но мне все равно продолжает говорить о Юле:

— Вкусы у тебя Грозный на женщин такие же стабильные как государственный флаг Японии. Брюнетки одного типажа. Красота.

В стабильности кроется большой обман. Кому-то стабильно хорошо, например, как Шахову, семьянину и любящему отцу, а кому-то стабильно больно.

— Вот такой я неоригинальный, — отшучиваюсь.

Это еще меня Мария Эдгардовна не заметила, и продолжает уплетать за обе щеки блины, иначе бы опять закричала от радости и кинулась обниматься.

— У Юли дочь. Милая девочка, но Грозный, зная тебя…последние годы ты избегал семейных ценностей. Даже на день рождения к моему сыну не явился. Хотя я звал и уже пожалел, что выбрал тебя быть его крестным!

— Я не особо набожный и предупреждал тебя сразу.

— Что уж теперь, — хлопает меня по плечу и плетется в ванную.

Спускаюсь в столовую.

— Всем утра! — бодро заявляю, отодвигаю свободный стул между Юлей и Машей, сажусь.

— Ты будешь чай или кофе? — поворачивает ко мне лицо Юля, говорит ласково.

— Ты же знаешь.

— Кофе.

Женщина встает и принимается хлопотать, наливая утренний напиток, Маша хихикает и о чем-то перешептывается с мелкими девчонками. Идиллия просто.