Мы долго с ним разговариваем о пустяках. И так же долго молчим о самом важном.

Сидим на пляже до вечера. Смотрим, как солнце медленно клонится к горизонту, окрашивая ребристое море в оранжевые тона.

– Хорошо, что ты предложила увидеться, – срывается с его губ.

Затаив дыхание, тихо произношу:

– Хорошо? Почему? – смотреть не решаюсь. Мы оба делаем вид, что увлечены красивым закатом.

– Я уезжаю, Соф, – признается, вешая между нами тяжелую неприятную паузу.

Не знаю, что вводит меня в больший ступор сейчас. То, что он сказал. Или то, как впервые назвал. Ведь я всегда была только «Софи». Почему-то это было так важно…

Смотрю на солнце. Притворяюсь что слезы на глазах выступили именно от него.

– Уезжаешь...? Надолго? Когда?

– Надолго. Навсегда вообще-то, – его голос хрипит и ломается на этих словах. – Через несколько дней.

А у меня внутри все болит.

И так горько. Будто у меня забирают самое ценное. Самое дорогое.

Ну к чему эта горечь? К чему эта грусть? Я ведь и так знала, что все у нас кончено. Что ничего больше не будет. Не было шанса. Ни одного. Даже самого крохотного.

И все равно реальность свалилась на голову грохочущим небом.

Дан уезжает. Надолго. Навсегда. И я больше его никогда не увижу.

Мы никогда вот так больше не встретимся и не пойдем на пикник. А когда я в очередной раз споткнусь и где-нибудь упаду, он меня уже не поймает.

А еще я никогда не смогу посмотреть в его изумрудные глаза.

И никогда не вдохну запах сандала и табака. Ведь это только его аромат. С примесью запаха кожи, желания и порока. Этот аромат уникальный.

Как и сам Данис Асадов.

– Не грусти… – шепчет он, тихонько прикасаясь ко мне. Ласково кладет ладонь на мою спину и тут же ее убирает.

Я не вижу его лица, потому что Дан сидит сзади. Но чувствую, что говорить это ему было так же больно, как и мне слышать.

18. 17

Софи.

– Я не буду говорить, что мне жаль. Хорошо? – смеюсь, тряхнув волосами. Быстро поднимаюсь на ноги и тяну его за руку. – Пойдем купаться?

– Заболеть не боишься?

– Я закаленная!

Безобразно… Бесстыдно стаскиваю с себя легкое летнее платье, оставаясь перед ним в нижнем белье.

Даю еще миг посмотреть.

И он это делает.

Смотрит. Скользит острым взглядом по моим губам. Спускается ниже, к ложбинке груди. Чертит по талии, перемещаясь к бедрам, ногам.

– Идем, Дан. Ты что, боишься со мной искупаться? – подначиваю его, пока внутри все рушится. Душа ревет больным зверем.

А я улыбаюсь и даже смеюсь. Оказывается, это не сложно. Когда внутри все поломано в хлам, изобразить абсолютно любую эмоцию проще простого.

– Идем, – соглашается. Быстро скидывает с себя футболку и брюки, оставаясь лишь в черных плавках.

Мы заходим в воду неспешно.

Провожу рукой по глади воды, в которой отражается вечернее небо. Беру Дана за руку. Он сжимает мою ладонь крепко-крепко.

А когда заходим на глубину, останавливаемся.

Минуту, а может быть целую вечность, смотрим друг другу в глаза. И его взгляд глубже этого моря.

Глубже всех морей вместе взятых.

– Данис… – я выдыхаю, но он меня останавливает, решительно покачав головой.

– Не надо, Софи. Не говори этого.

Опускаю глаза.

– Откуда ты знаешь, что я хотела сказать?

– Чувствую так.

И хочется бросить ему в лицо грубое: «Ты разве умеешь?»

Но вместо этого я лишь горько ему ухмыляюсь.

Если бы Данис умел, он бы не ушел из того номера. Не ушел бы. И сейчас бы не уезжал.

Но Данис чувствовать не умеет. И ты это прекрасно понимаешь, Софи. Поэтому он ушел. И из номера. И из моей жизни навсегда уйти собирается.

А этот вечер захотел только, чтоб попрощаться.

В носу предательски щиплет.